Её супруг получил семь лет за свои drugs. Как-то супруг давным ещё давно подошёл к нему в модном журнале и представился: «Я – муж Лизы». Вот был бы номер, если бы она заразила его СПИДом? Какой он молодец, Председатель, что не поехал…
«Эй, эй, да у тебя гематома мозга, – одёрнул он себя, – ещё неизвестно, что милосерднее, гематома: ты шаркаешь ногой и левая рука у тебя если не отсохла, то в дерьмовом состоянии… а ты… А может, Суккуб ещё не был в то время болен?»
«Слушай, – обратился он к себе. – Она безответственна и по совсем простым категориям – плохая девочка. Вполне могла пригласить тебя, чтобы заразить. Для зловещего удовольствия».
Дмитрий отправился вниз в холл, договариваться с роботами об оплате. Они требовали за операцию и пребывание в палате шесть своего концлагеря дикие какие-то деньги, залог. Что-то вроде восьми тысяч евро. Пошёл договариваться. Большой брутального вида Серёга остался. Серёга был три раза судим, два раза по делам Партии, третий раз – брутально чикнул ножичком человека, с которым пил, складского рабочего. Серёга стал ходить от окна к выходной двери. У Серёги были другие стандарты. Здесь ему нравилось. Он как-то лежал в 71-й больнице в грязи и окурках.
– Сестра! Не в службу, а в дружбу. Не обрежете мне ногти вот на этой руке? – он протянул правую. Под ногтями скопилась грязь. На левой он сумел остричь ногти, держа ножнички в правой, а левая держать ножнички отказалась.
Лена, так звали толстую блондинку-медсестру, пошла в коридор за ножницами.
– Ну у вас и ножницы! Чего такие огромные и грубые?
– Ну у нас же тут не маникюрный салон… Маникюрные не держим.
Он также не держал маникюрный салон, однако имел по своему фактическому месту проживания маникюрные ножницы.
Кое-как, как топором, Лена остригла ногти на правой.
– А пилочки нет?
– Ну у нас же не маникюрный салон, – взмолилась она.
Кабриолет ему подали. Вошёл крупный спортивного вида добрый мужлан с лицом отставного полковника, Серёга и мужлан посадили его в чёрное инвалидное кресло, положили ему на колени плед, поверх пледа он водрузил свой чёрный пиджак из вечного итальянского вельвета. В глуби пиджака у него хранились паспорт и money.
– Хоть покатаетесь! – сказал полковник-рикша.
По дороге к ним присоединился Дмитрий и зашептал ему, какие они здесь ужасные и что только при содействии профессора ему удалось обойтись меньшим залогом.
– Чего ты хочешь от евро-фашистского концлагеря, Дмитрий?! Это же money-выжималка здесь.
– Да, порядочки у них тут… Деньги делают, – признал Дмитрий.
Его провозили по длиннющим коридорам, опускали и подымали в просторных лифтах, где прислуга концлагеря испуганно жалась к стенам. Медицинский концлагерь оказался воистину огромен. Неисчислимые толпы служащих концлагеря выглядели бледными и испуганными. Он, путешествуя с ними, пытался вывести их из летаргии рискованными шутками, пока не понял, что у них запрещено разговаривать и с пациентами, и друг с другом. Тогда он заткнулся.