В течение дня Бидерман не раз выражал сожаление, что он должен вечером поехать в Ялту, чтобы сопровождать небольшую кавалькаду на Чатыр — Даг. Слово за слово, и оказалось, что представляется прекрасная поездка верхом. Крейн — лихой наездник, загорелся желанием ехать, а я хотя не очень решительно, но тоже согласился. Прямо из “Хасты” телефонировали в Ялту относительно лошадей, и на др[угое] утро мы верхом отправились на Чатыр — Даг. Надо быть поэтом, чтобы передать все виденные красоты. Душевное ли состояние мое, кот[орое]остро реагировало па dcc, по то, что открывалось взору сверху, не поддается никакому описанию. Когда же мы взобрались на гору Роман — Кош и увидели оттуда всю цепь гор и Козьмодемьянский монастырь, то прямо дух дыхание захватило. К вечеру мы несколько заблудились и решили ночевать на открытом месте. Но чабаны — пастухи указали нам путь к гостинице. Утром мы взобрались на Чатыр — Даг, оттуда виден Симферополь, Бахчисарай, Черное море, Азовское и бесконечная цепь гор. Но все это не могло сравниться с видом Роман — Кош[а]. Вернулись мы через Алушту, откуда […]* к вечеру были в Гурзуфе. После такой поездки пару дней ни стать, ни сесть невозможно было. Вот какие интересные экспромты нарушали наш отдых в Гурзуфе. Жалеть об этом не приходится; тем более что это посещение моего любимого южного берега явилось прощальным. Своего рода “итог” с рядом “незабываемых впечатлений”…
Не скажу, что вся сила переживаемых впечатлений лежала в красотах южного берега. Многое я видел раньше, но никогда острота переживаний не достигала такой силы. Причина отчасти была во мне, в кот[ором] происходило своего рода “освободительное движение”. Приехав прямо из Гурзуфа [на] подмосковную дачу, я не менее восторгался и наслаждался небольшим лугом ромашек перед домом, которые утром молились на восток, в полдень гордо смотрели в небо, а к вечеру снова кланялись западу под влиянием солнца. Это производило трогательное впечатление. Мы жили уединенно, без всякого соседства, и никогда не скучали. Я не раз задумывался над тем, откуда у нас, выросших в городе, такая ненасытная любовь к природе. Я упоминал уже о политических движениях 2‑й половины [1]904 г[ода] в связи с вечером “Общества просвещения”[303]. Тот якобы покой и порядок, какими обычно шла наша концертная деятельность, нарушились, и не только по политическим причинам. Какой — то протест вырастал изнутри против “привычного”. Необходимо было внести что — то новое, свежее, если не в самой программе, которая преследовала исторический] порядок, то по крайней мере добиваться еще больших результатов от исполнения. В этом сказалось влияние (с одной стороны, лекций, а с др[угой], анализа, о кот[ором] я упоминал). “Художник не должен быть стар. Много нужно для иск[усства], но главное — огонь!” — говорит Толстой в рассказе “Альберт”