.
Имя Скрябина становилось известным и за границей, и постепенно чувство самосознания юного композитора постепенно превращалось в манию величия, что начало отражаться и на его творчестве, переходившее иногда границы искусства. Глубоко ценя его дарование, а также и его самого, я решил навестить его. Я хорошо знал и его жену Веру Ивановну — хорошую пианистку, хорошую мать и преданную супругу. Помню, как сразу, как только я попал на их дачу, я почувствовал, что точно не вовремя приехал, хотя хозяйка как будто была рада моему посещению. Но какая — то растерянность ее и печаль, которую она не могла скрыть, поразили меня. Скрябина не видно было. Тогда я спросил: “А где комната Александра] Николаевича]?” Надеясь увидеть того, ради кот[орого] я приехал. Она повела меня на 2‑й этаж и показала комнату, в кот[орой] жил и работал композитор. Но его в ней не было. На мой вопрос “Где же он?” она с глубокой печалью сказала мне: “Александр] Николаевич] нас покинул”. Я сразу не понял ее и спросил: “Он уехал куда — нибудь?” “Нет, — сказала она, и слезы зазвучали в ее [голосе] ответе, — он нас совсем оставил”. Я сразу почувствовал, что переживает бедная женщина, и глубокое сочувствие к ее горю охватило мою душу, “что же Вы намерены делать?” — спросил я ее. “Сама не знаю, — был ее ответ, — я написала отцу и жду ответа”. Под тяжелым впечатлением уехал я к себе и всю дорогу не мог отделаться от чувства глубокой печали, охватившей мою душу…
Последствия моего посещения убедили меня в том, что нет случайных встреч и все в жизни — как бы результаты предшествующих мыслей и стремлений. Я хотел повидать Скрябина, кот[орый] покинул Россию и поселился за границей. Мною руководили чувства любви и уважения к замечательному композитору; наткнувшись на семейную трагедию, я не мог оставаться равнодушным к горю молодой женщины, покинутой с двумя детьми. С ним случилось в области творчества до некоторой степени то же, что при состязании виртуозном. Как тонкий и прекрасный музыкант — я употребил бы без преувеличения эпитет “гениальный” — он понимал все значение и величие Бетховена, к которому он, однако, относился отрицательно. Начал он свое симфоническое творчество тем, чем Бетх[овен] закончил, т[о] е[сть] симфонией с хором. А затем — после 2‑х последующих симфоний — появил[и]сь “Поэма экстаза” и “Прометей”[335], после чего он самого себя загнал в какой — то мистический тупик, мечтая создать “мистерию” — синтез всех искусств [336]. Мистерия как “последний праздник человечества”, а автор как бы Мессия. Таково было преувеличенное душевное состояние высоко одаренного музыканта, пожелавшего (быть может, бессознательно) превзойти непревзойденного Бетховена. И на этот раз он повредил себе руку, как в состязании с Левиным, и как бы