Осенью этого же года мы оба были уже в Москве. Чтобы понять мое решение ехать за своим учителем в совершенно чужой для меня город, надо было дать хоть некоторое представление о тех отношениях, которые установились между нами. Я не скрывал от него, как я высоко ценю, чту его как учителя, и в свою очередь чувствовал его исключительное расположение к себе. Я нашел в нем то, о чем много лет мечтал, и это, только это, содействовало моему музыкальному росту. Это дало мне энергию неутомимо работать и двигаться вперед. Я настаиваю на этом оттого, что часто бывают случаи, когда хороший профессор и талантливый ученик не понимают друг друга, и это служит огромной помехой успехам. В таких случаях, имея в виду интересы учащихся, профессору надо оставить в стороне всякие чувства — самолюбие, честолюбие и т. д. — и дать ученику полную свободу выбора. Впрочем, это очень щекотливый вопрос, и к нему надо в каждом случае подходить осторожно, иначе и ученики при первом неудовольствии начнут переходить от одного профессора к другому, что тоже недопустимо. Чтобы этого не случилось, или случалось бы возможно реже, профессору надо обладать таким широким кругозором, психологическим чутьем и думать исключительно об интересах учащегося. Всем этим Сафонов обладал вдоволь, а потому с ним у[жи]вались самые разнообразные и своеобразные характеры. Но об этом после. В назначенные час я был в ресторане, и меня смущало обедать с глазу на глаз с учителем, к которому у меня было самое благоговейное отношение. Я чувствовал себя в высшей степени неловко и глотал обед, не разбираясь в кушаньях. Сафонов все подаваемое делил по — братски и был необычайно любезным хозяином. Все время он вел самый непринужденный разговор, иногда только улыбаясь некоторым неловкостям моим. Расстались мы необычайно тепло и дружески. Я должен был еще зайти к нему за летней работой, и кроме того, мне хотелось проводить его, он уезжал с женою и двумя маленькими девочками за границу. Я же на лето оставался под Петербургом, в той самой Саратовской колонии, о которой уже упоминал, и Сафонов передал мне кое — какие занятия с его учениками. Доверие его с этой стороны было для меня очень дорого. Казалось, все устраивается как нельзя лучше. И действительно, что мог я еще желать. Занятия мои прекрасно наладились. Экзамен подтвердил результаты. Отношения с учителем установились самые задушевные. Еще с осени я с братом поселился на Пушкинской у матери моей ученицы, где мы заняли прекрасную комнату и где я почувствовал себя как дома. На лето я ехал к ним же на дачу. И с этой стороны все шло отлично. Но судьба одновременно послала мне два тяжелых испытания, которые легли непосильным бременем на мо[и] юные неокрепшие плечи. Давно уже внутри меня зрело какое — то недовольство, какое — то чувство неудовлетворения, которое как раз теперь, когда, казалось, не~ для него никаких оснований, особенно подняло голову. В душ евозникали грозные вопросы о смысле и цели существования, и чем больше я вдумывался в них, тем труднее было найти ответ. Жизнь казалась каким — то бесцельным perpetuum mobile