Чреватые долговременной опасностью захоронения радиоактивных отходов, вызвавших необратимые мутации у интеллектуалов океана — дельфинов («Эффект Кайман» Золтана Чернаи), — вот взятый почти наугад пример неразрешимой проблемы, которую мы оставляем потомкам. Скоротечность отдельной человеческой жизни, несоизмеримой с длительностью космических процессов, которые все-таки успевает схватить, говоря словами поэта, пролетевший над мирозданием огонь мысли. Об этом пишут болгарин Любен Дилов («Двойная звезда»), венгр Иштван Немере («Стоногий»), новый для советского читателя фантаст из ГДР Клаус Мёкель («Ошибка»). Биологическое время несоизмеримо с временем гор и, наверное, жизнь целой цивилизации несоизмерима с жизнью планеты. Но нам, людям, все же дарован тот священный огонь, что способен со скоростью света высветить самые удаленные бездны Вселенной. Вечные темы искусства, окрашенные грозным заревом нашего века, когда мотивы личного бессмертия, надежда на которое, вопреки всем запретам, продолжает жить в человеке, сливаются с роковой альтернативой, грозящей раз и навсегда перечеркнуть саму возможность эстафеты разума.
Пятнадцать тысяч войн насчитывает наша короткая история, напоминает в «Сказании о неземном» Анна Зегерс. И это своевременное напоминание властно приковывает к Земле, к ее судьбоносным проблемам астроевангельский миф, виртуозно выписанный мастерской кистью легендарной писательницы-антифашистки. Суть не в тонкостях генной инженерии с се поражающим воображение клонингом, не в релятивизме времени жизни человека и насекомого, а все в том же прометеевом факеле, чей свет есть мысль, чье тепло зовут кто состраданием, кто любовью.
Если жить, то достойно человека, если умереть, то вместе со всеми («Новая» Вольфрама Кобера).
Изменчивые орнаменты калейдоскопа, оттеняющие вечно новый, но удивительно постоянный в своих элементах облик человечности. Хрупкая, незащищенная, заведомо обреченная нить любви, протянутая сквозь вечность, мерцающую ледяным звездным светом («Звонок» Конрада Фиалковского).
Искра интеллекта, словно высеченная кресалом, промелькнувшая в звериной борьбе («Искра» Радмило Анджелковича). Знание, во всем блеске просиявшее перед космической катастрофой, дерзко бросившее вызов смерти и обреченное на уничтожение. Наша ли в том вина, что даже легендарная Атлантида, вернее ее гелиоцентрический миф, сотворенный по воле другого югославского писателя Дамира Микуличича («Пела, священная змея»), тоже воспринимается сквозь призму термоядерного холакоста.
Все двузначно, диалектически полярно в мире безграничного технологического могущества, где проблемы атома, космоса и информатики составляют неразделимую триаду. Словно сращенный с ракетной боеголовкой компьютер. Видимо, не случайно румынский писатель Эдуард Журист дал своему рассказу заглавие «Посттелематическая эра». Нет, не дано человеку почить на лаврах компьютерного Эдема. Руки, возможно, имеют право на отдых, мозг — никогда.