— Вспомним наших погибших, — сказал он, поднимая руку. — Давайте вспомним тех, кто шёл с нами от начала и не дойдёт до конца никогда — но навсегда останется с нами, в наших сердцах. Победим мы — победят и они. Умрём — и они умрут с нами навсегда. Мы многое и многих потерял — но, думаю, все согласятся, что больней всего для нас было терять тех, кто вырос рядом с нами и сражался рядом с нами — и пусть простят нас наши старшие, что мы не их вспоминаем сегодня… Ну? Кто начнёт, Лесные Псы?
На какое-то время снова стало тихо. Сейчас все и правда вспоминали — вспоминали тех, кто остался на дорогах войны за прошедшие годы.
Наконец поднялся Мирко. Сверкнул нож — и с ладони юноши упали несколько капель крови. Протягивая руку к друзьям, он заговорил с отчётливо уловимой нежностью:
— Я хочу говорить о Ларе — да и кому говорить о сестре, как не брату? Она была верной, честной и смелой, какой и должна быть русская, какой должна быть девчонка Земли. Разве оставила она друга в беде, когда пришла смерть?
— Тогда надо говорить и о её друге, — поднялся Дик, проведя по ладони ножом. — Тони Роклифф был достоин своей подруги. Разве он не пал, прикрывая наш отход? Пал, как мужчина и как воин, хотя был младше почти всех нас — сейчас! Аоу!
— Они были хорошей парой, — снова сказал Мирко, — достойной друг друга и народов, к которым принадлежали по крови… Он погиб, защищая друзей. Она погибла, вернувшись к телу уже мёртвого друга и защищая его! Аоу!
— Помните тот декабрь, — раздался звонкий голос Олмера. С его ладони, рубиново сверкнув, упали и повисли на траве капли крови, — когда деревья лопались от мороза?! Это была самая страшная зима — помните, как мы мёрзли, как нам нечего было есть?! Помните, как трудно было просто подняться на ноги?! Они ушли в мороз — Борька Усков и Мэгги Холлин! Они не вернулись… а потом мы нашли их рядом с тушей оленя, которую они волокли к нам в лагерь… и не дотащили. Умерли, стараясь спасти нас… Аоу!
— Сказав о Борьке, нужно сказать и о его сестре, — встала, уколов ладонь, Машка. — Я не знала другой такой девчонки, как Светлана! Она была доброй, она была отзывчивой, всегда готовой помочь. Мне ли не знать, почему холод той зимы забрал и её?! Я была ранена тогда, и она, старшая, отдавала мне свою пищу, чтобы я выжила. И я выжила, а она — замёрзла, просто не проснулась однажды утром, потому что у неё не стало сил противиться холоду… Аоу!
— О Сиге Сюне скажу я, — поднялся Горька, и его "Глиммер" сверкнул, разрезая ладонь. — В конце концов, я знаю его лучше всех прочих… и я говорю "знаю", потому что для меня он не мёртв и сейчас. Он хотел стать военным и больше всех нас верил в то, что Земля победит; его вера сбылась, и погиб он, как военный. Вы знаете, как он был ранен в бою. Знаете, что отстреливался, пока его не обошли. И он ничего не сказал. Скажи он хоть слово — сидели бы мы сейчас здесь? Нет. "Сумел молчать в руках врага!" — какое ещё надгробие нужно солдату и мужчине? Аоу!