– Кто?
– Автором манускрипта, который ты как раз набираешь внизу, автором нашего анонимного произведения о двадцатилетней войне является Якобо Д’Эрзан, сам Черный Князь.
– Ага, я о нем слыхал. Это тот, которого осудили на баницию – поражение в правах и вечное изгнание за заговор, – ответил Федерико с обезоруживающим спокойствием простеца, для которого дела политики и великих родов – это тема для сказочек, совсем как хрустальные замки за семью горами и принцессы в железных туфельках. – И что? Князец чего надумал? Станемте печатать не анонимно, а под фамилией?
– Нет-нет. Д’Эрзан нынче прибыл в Сериву. Его преследуют. Пишет…
Камина понял, что сказал помощнику слишком много. Поэтому он смял листок, а потом подошел к кровати, разодрал записку на кусочки не больше ногтя и бросил прямо в фарфоровый ночной горшок.
– Это разве не хорошо, господин Камина? – спросил парень, глядя на мелькающие ладони печатника. – Потому как я так себе думаю, что если того или кого другого преследуют враги, а у вас в работе как раз его манускрипт…
Он прервал себя, поскольку вид бледного лица печатника даже такому глупцу, как Федерико, мог сказать, что господин его подумал о том же – и чуть ранее.
Тем временем Эльхандро отряхнул ладони от кусочков бумаги, положил их на плечи Федерико и сказал, заглядывая ему глубоко в глаза:
– Беги на улицу Аламинхо, там спроси дом вдовы Родрихи. Комнату на втором этаже нанимает некий Арахон И’Барратора. Приведи его как можно скорее.
– А если он не захочет идти?
– Скажи, что это дело жизни и смерти. Скажи еще, что на весах – честь королевской династии, а может, и судьба всей Серивы. А если он все еще не пожелает идти, то скажи ему, чтобы он вспомнил о Риазано.
– Резано?
– Риазано, дурачок.
– Как та славная битва?
– Ступай уже!
Помощник исчез, грохоча сапогами по деревянным ступеням. Камина же вернулся мыслями к содержанию письма.
Хотя он стоял под лучами солнца, почувствовал холодную дрожь.
И’Барратора шагал узкими улочками портового квартала, где солнце никогда не доходило до мостовой, а отвесные стены вставали высоко в небеса и почти соединялись там, оставляя лишь крохотную, неровную линию синевы. Перед Арахоном вышагивала женщина – он осматривал ее взглядом мясника, который, глядя сквозь кожу и одежды, сосредотачивается на работе мышц и костей в поисках скрытого изъяна. Пришел он к выводу, что у девушки некогда была сломана левая нога, наверняка в голени, это было очевидно, принимая во внимание, как она ставит стопу. Но как знать, может она выучилась такой походке, чтобы смущать слишком внимательных поединщиков?