За дверью в сопровождении почетного караула ожидал Аргел Тал. Большая часть Легиона перекрасила доспехи в такой же алый цвет, как у Гал Ворбак — очередной символ эпохи перемен. Все эти воины были облачены в красную броню предателей.
- Сир, - поприветствовал его Аргел Тал. Легионер склонил голову, и рога на шлеме опустились. Лоргар чувствовал осязаемый жар двух душ человека — одна из них была живой, другая же, словно паразит, присосалась к первой, имитируя жизнь и возмещая украденное симбиотическим потоком силы.
Гармоничный. Чистый. Божественный. Это было единство Хаоса, встреча плоти и духа.
- Сын мой, сегодня мы созываем Совет Святости, и я снова буду говорить о Калте. Затем, в последующие часы, я призову тебя и наиболее доверенных из твоих младших командиров. После того, как Совет Святости разойдется, я буду беседовать с вами не только о Калте, но и о том, что последует за ним.
Прежде, чем заговорить, воин задумался.
- Я не понимаю, повелитель.
- Знаю. Но поймешь. Аргел Тал, между славой и жертвой существует огромная разница. Иногда судьба сама заботится о себе. Тогда можно следовать зову сердца и делать то, что хочешь. Стремиться к славе, которой ищешь. А временами судьба нуждается в отваге и крови человечества, которое протолкнет ее к лучшему будущему. Пусть даже ценой страсти и мести. Даже ценой в наивысшей степени заслуженной славы. Все мы приносим жертвы, сын мой.
Аргел Тал ощетинился, хотя и попытался скрыть обиду от глаз примарха.
- Хотелось бы думать, что я уже знаю достаточно о жертвах, повелитель.
Лоргар согласно кивнул.
- Именно поэтому этим вечером я обращусь с истиной к тебе, а не к Кор Фаэрону или Эребу. Как и я, ты смотрел в глаза богов. И так же, как и у меня, у тебя останутся еще войны, даже когда система Калта запылает.
Аарон Дембски-Боуден
ДОЛГАЯ НОЧЬ
Тишину нарушил голос девочки.
— Яго. Ты еще жив?
Севатар сидел, прислонившись спиной к потрескивающему силовому барьеру и не обращая внимания на его непрерывное поглаживание. Вокруг была лишь темнота. Не темнота ночи в отсутствие солнца, а настолько абсолютная чернота, что даже его глаза были не в силах пронзить ее покров. Его держали в этой лишенной света клетке, отключая барьеры и пробуждая осветительные сферы на пятнадцать минут каждый дневной цикл. Тогда ему разрешалось поесть. Они приносили ему насыщенную питательными веществами кашу, которая имела пресный привкус химикатов и прилипала к языку, словно мокрые опилки. Всякий раз он ухмылялся своим тюремщикам и заявлял, будто это лучшее, что ему доводилось есть, а каждая новая трапеза лучше предыдущей.