Суссе постоянно меня понукает. Говорит, что я должна записаться на обучение (учебу, как она говорит), что я должна посещать «спортивный зал» (комнату без окна с беговой дорожкой, двумя тренажерами и вонючим ковриком для йоги, застывшем в позе рулона), что я должна записаться на встречу со священником, психологом, врачом и еще черт знает кем (чтобы они помогли мне «осмыслить случившееся»). Иногда я соглашаюсь, только чтобы она от меня отстала.
– Хорошо, мама, – говорю я. Суссе смеется. Ей нравится эта шутка. Чтобы быть моей матерью, ей пришлось бы забеременеть в восемь лет, но ей нравится думать, что она взрослее и умнее меня. Суссе не считает себя моим надзирателем. И слово «охранник» из ее уст я тоже не слышала. Она не хочет признавать, что охраняет меня и несет ответственность за мое самочувствие.
У меня нет сил протестовать. Так что я только киваю. Сама не знаю, на что соглашаюсь. На фильм? На конфеты? На снотворное или прогулку? А может, на все. Сегодня я чувствую себя усталой. Усталой, но не больной. К сожалению.
– Тогда я запишу тебя на прогулку завтра утром, – объявляет Суссе.
Прекрасно. Мне предстоит ранний подъем и «возможность» насладиться прогулкой в февральской темноте. Я изображаю улыбку. Суссе поднимается. Обнимать меня не пытается, хотя видно, что ей хочется. Может, я ошиблась и она не из тех, кто берет срочные кредиты, но она определенно из тех, кто будет обниматься с убийцей, и из тех, кто выберет не того парня (я готова поспорить на деньги, что отец ее ребенка отбывает тюремный срок и что она была его надзирателем и мамой по совместительству), но сейчас между ними все кончено, потому что «ребенок – самое главное». Суссе нравится помогать обреченным людям, и поэтому она сейчас в моей камере, сидит на моей койке. Поэтому она организовала для меня телевизор и конфеты, потому что ей нравится обо мне заботиться, играть роль моей матери. И внезапно я думаю о моей матери, о моей настоящей матери. Я ничего не могу с этим поделать. Ее тупые наставления звучат у меня в ушах: носи ножницы по дому острием вниз, ставь ножи в посудомоечную машину острым концом вниз, оглядывайся по сторонам, когда переходишь дорогу, пошли мне смс, когда будешь на месте, не слушай музыку в наушниках, когда бегаешь по лесу, не ходи в парк вечером, не возвращайся домой одна ночью… никогда, никогда, никогда… и так далее.
Дерьмо. Сплошное дерьмо.
Я не хочу думать о маме, но ничего не могу поделать и начинаю рыдать. Слезы льются из глаз, я не могу их остановить. Это ужасно, потому что придется накладывать макияж заново, и Суссе бросится меня обнимать (сомневаться не придется). Ей нужен только повод, и дальше ее уже не остановить. Ей надо показать мне, что она обо мне заботится. И вот она уже обнимает меня, а потом гладит руками по щекам, вытирает большими пальцами слезы, и нужно спешить, потому что, несмотря на то что я приняла душ так рано, времени осталось мало, и мне нужно собираться, а не болтать и не обниматься. Я не хочу, чтобы меня обнимали.