Видимо то, что Аркаша носил в себе тщательно скрываемую от чужих глаз боль от неожиданной потери матери, которая, хотя и притупилась, отступая перед его детскими играми и заботами, но неизбежно возвращалась, как только мальчик оставался один, — и толкнуло его к глуховатому Тимуру, замирающему среди шумной, веселой компании детей погруженным в себя: другие дети просто не могли почувствовать эту боль в силу недостатка своего эмоционального опыта. Выражение лица глуховатого мальчика было такое, точно он смотрел на рябое отражение своей физиономии в бегущей реке, а потом вдруг зачерпывал воду в ладони и умывался. Вода стекала по его щекам, по его рукам, падая на отражение его лика, которое колебалось и дрожало, разбиваясь на мелкие осколки, слепленные воедино, будто пуленепробиваемое стекло, приклеенное к полимерной пленке.
Теперь Вике стало гораздо спокойнее, и она все меньше натыкалась на пугающий ее взгляд сына, в котором она читала что-то такое непостижимое даже для ее понимания, матери: нечто шамански-темное, что она встречала иногда у предсказывающих судьбу цыганок или у калек, просящих милостыню в заплеванном переходе метро, и вместе с тем это был взгляд зверя, попавшего в капкан, воющего от боли, но грызущего свою лапу.
Аркаша оказался умненьким мальчиком, но довольно избалованным, который вил из своего отца веревки и, кажется, вполне сознавал, что делает. Он мог, не задумываясь, попросить любую игрушку или путешествие, почти уверенный в том, что его просьба будет исполнена. Тимура же родители воспитывали так, что тот редко просил что-то, чего они не могли себе позволить. Они слишком хорошо помнили ужас от того, что в них летели игрушки, когда Тимур был маленький и ему что-то оказывалось не по нраву, и пытались объяснить сыну, что они не настолько богатые люди, чтобы позволить себе и ему все, что душе угодно.
Тимур по-прежнему сидел за партой с девочкой Леной, которая услужливо подсовывала ему списать не расслышанное, тыкала маленьким пальчиком с аккуратно подстриженным ноготком в учебник — и показывала разбираемый пункт, записывала иногда ему домашние задания в дневник и опекала, как настоящая старшая сестра, но Тимур никогда не делился с девочкой своими переживаниями, никогда они не встречались и не играли вне школы, пути их до дома пробегали в разных направлениях, хотя Тимур частенько звонил Лене из дома, чтобы что-то у нее уточнить, и она всегда очень охотно ему все разъясняла.
Именно по дороге домой и завязалась дружба Тимура и Аркаши: Аркаша приехал жить в соседний дом и спросил у мальчика, как ему лучше добраться до здания цирка. Теперь они частенько ходили до дома вместе, весело помахав Лене на прощание. Очень часто Аркадий обедал у них: видимо, ему было неуютно и одиноко находиться в пустой квартире, где стены и каждая вещь хоть уже не напоминали о матери, но от тишины закладывало уши и казалось, что ты падаешь, как в самолете, сквозь облака на грешную землю. Мама все равно ходила осязаемой тенью по новой квартире, безмолвно укоряя их, что они переделали свою жизнь по-своему.