Никто не засмеялся. Шутки Карла нужны были не для того, чтобы над ними кто-либо смеялся. Думаю, если бы не бесконечная клоунада, Карл бы стрелял в людей, пока не кончились бы патроны. Он был эксплозивный психопат или кто-то вроде, если только диагноз с номером и списком рекомендуемых мероприятий мог вместить все зло, которое носил в себе Карл Вольф. Он был садист во всех известных коннотациях и смыслах этого слова. Как ни старалась я быть послушной и исполнительной, даже у меня остался от него сувенир на долгую память — шрам на подбородке. Он ударил меня тростью по лицу, когда я, еще не разобравшись ни в здании института, ни в Рейнхарде, потеряла его среди бесконечных коридоров и помпезных залов.
Карл был злобный шут, добившийся всего благодаря жестокости и умению никого, никогда не жалеть. Меня вряд ли можно было назвать объективной, однако Карла ненавидели все, кто его когда-либо знал. Он говорил об этом не раз и с гордостью. Стоило бы признать его несчастным, несостоявшимся человеком, однако радость, с которой Карл потреблял ненависть и страх, заставляла меня сомневаться в вечной, неодолимой истине о том, что добрым быть радостно, а злым печально.
Карл подкинул в руке микрофон, и раздался визг. Карл с удовлетворением посмотрел на нас с Лили, когда мы побороли желание зажать уши. Дрессировщик сук, так он себя называл.
Карл был чуть старше меня. Он был белоснежный, породистый, что заменяло ему красоту, с чертами слишком резкими, чтобы быть приятными. Голос у него был хриплый, но громкий, этот голос иногда будил меня посреди ночи, и я радовалась его иллюзорности, как ничему в жизни.
Вслед за Карлом на сцену вышли солдаты, уже готовые. Они вывели кого-то, видимо женщину. Она стояла к нам спиной, и я не могла отличить ее от десятков знакомых мне тусклых блондинок. Сердце мое встрепенулось и больше не давало о себе забыть. В тишине, воцарившейся после Карла, пели птицы, длилось лето. Пахло скошенной травой и нагревающимся асфальтом. Мы все смотрели на женщину, стоявшую к нам спиной.
Карл был лишь одним из кураторов (и, к сожалению, он достался нам), однако слава о нем ходила такая, что частенько он, как самый внушительный, говорил за всех. Он стоял перед нами в своем кожаном плаще и фуражке с блестящим на ней дагазом. Форма его пародировала отчасти форму гвардии. Карл был похож не то на палача, не то на конферансье.
— Дамы, немногочисленные господа и их овощи! Мне жаль отрывать вас от повседневных занятий, важных для нашего дражайшего Нортланда, но ситуация сложилась такая, что всем нам придется постоять здесь некоторое время и послушать мою мораль.