— Обычно я ем на кухне, — сказала я, а потом снова начала смеяться, отдышавшись.
— Я и не тешил себя иллюзиями, что ты меня поймешь. Эрика, милая, я устал от всего этого. Я чувствую себя женщиной!
Я с трудом изобразила и сохранила нейтральное выражение лица, не спеша закурила.
— Правда? — спросила я.
О Вальтере я почти ничего не знала. Он, кажется, работал в полиции, на хорошей должности. У него была жена, но детей у них пока не случилось. Вальтер жил правильной, вполне оправданной с точки зрения Нортланда жизнью.
— Правда, — сказал он. — Я ненавижу мужскую социализацию. Ты никогда не думала, что палач тоже травмирует свою душу, как и жертва.
— Что ты лепишь?
— Я просто хотел бы…хотела бы больше ни в чем таком не участвовать.
И тогда я поняла: мой кузен Вальтер сошел с ума.
— Как ты сюда попал, Вальтер?
— Нора. У меня есть пропуск. Более того, ваш комендант мне лично открыл.
Взгляд его был расфокусированным, казалось, что один зрачок больше другого, на его алых губах играла рассеянная улыбка. Сердце мне сжал страх. Ко мне пришел мой неадекватный кузен, чье положение позволяло ему проникать на территорию проекта "Зигфрид". Он свихнулся, он чокнулся, у него поехала крыша, и он заявился ко мне с этими своими сверхполномочиями.
Я не знала, чем мне это грозит, виновата ли я вообще, но мои гражданские инстинкты забили тревогу.
— Вальтер, — начала я как можно мягче.
— Нора, — повторил он. — Подумай только о своих привилегиях, Эрика. Ты можешь быть женщиной не боясь, что за это тебя упекут в Дом Милосердия.
— Прекрасная привилегия, Нора, — сказала я. — Намного лучше, чем возможность учиться, работать, выбирать себе партнера, не участвовать в репродуктивном труде…
— Да-да-да! И даже если мужчины говорят о том, что страдают в драках или войнах, это все ничего не значит, ведь все это было придумано и последовательно исполнено мужчинами всех социальных категорий.
Я даже рот открыла. Вальтер говорил так искренне, что я не понимала, в каком тоне ему отвечать. Я потянулась к жареной во фритюре картошке. Да, пожалуй, стоило поесть. Вальтера все равно не заткнуть.
— Я просто хочу стать добрее, Эрика, милая! Я бы хотела закончить все эти преступления, экономическое и сексуальное угнетение. Я больше не хочу в нем участвовать.
— А ты не можешь стать добрее, не надевая мое ожерелье?
— Прости. Я не удержалась. Еще я немного посмотрела твои фотографии!
— Ты рылся в моих вещах?!
— Кто эта высокая блондинка с томным взглядом?
— Ивонн. А тебе какая разница, ты же теперь женщина!
— Думаю, я лесбиянка.
Вальтер сел за стол рядом со мной, и мы принялись есть. Остывшая, соленая, мерзко-приятная еда позволяла мне отвлечься. Изредка я смотрела на Вальтера. Движения его стали какими-то по-особенному манерными, и в то же время было от них какое-то жуткое впечатление ненормальности, дезорганизованной мутности. Он откусывал маленькие кусочки, словно бы это придавало ему изящества.