были вывернуты под неестественным углом, словно у лягушки. Группка зевак
наблюдала за полицейскими, осматривавшими тело… В конечном итоге мне даже
понравилось переходить оживленную дорогу: каждый раз, когда удавалось целым
и невредимым добраться до противоположной стороны, я чувствовал себя
победителем.
* * *
Когда я был студентом – почти пятьдесят лет тому назад, – большинство моих
современников считали Катманду сказочным, чуть ли не мистическим местом.
Отчасти это связано с тем, что в Непале дикая конопля росла на улице как сорняк
– да и по-прежнему растет на выделенных под застройку или заброшенных
городских участках, – но также и с тем, что страна поражала красотой девственной
природы и средневековой простотой жизненного уклада. Тогда до Непала
добирались по суше. Мир был другим: можно было спокойно пересечь Сирию,
Иран и Афганистан. Правда, Катманду с тех пор тоже сильно изменился. Двадцать
лет назад в нем проживало несколько сотен тысяч человек, сегодня же
численность его населения достигает двух с половиной миллионов, это один из
самых стремительно развивающихся городов Юго-Восточной Азии. Новые
пригороды возводились непродуманно – никакой инфраструктуры; кое-где в
последний момент решено было оставить жалкие клочки рисовых и пшеничных
полей между дешевыми бетонными зданиями. Здесь открытая канализация,
неасфальтированные дороги и повсюду валяется бытовой и строительный мусор.
На дорогах творится хаос, а воздух черный от выхлопных газов. Лишь изредка – и
то, если повезет, – удается разглядеть Гималаи, раскинувшиеся к северу от
Катманду.
Непал – одна из беднейших стран в мире. Недавно она пострадала от сильного
землетрясения, и угроза повторной катастрофы чрезвычайно велика. Тут
потряхивает чуть ли не каждую неделю. С местными пациентами я почти не
общаюсь. Как нейрохирург я привык к постоянным неудачам и трагедиям, а в
Непале пациенты обычно обращаются к врачам с куда более серьезными и
запущенными заболеваниями, чем на Западе. На долю пациентов и их
родственников порой выпадают столь ужасные муки, что хочется отгородиться от
них. Я по мере сил борюсь с тем, чтобы не начать воспринимать их мучения как
должное и не стать глухим к чужому горю. Я редко бываю доволен собой. Работа
здесь, если о ней задуматься, приносит сплошное расстройство, да и, если на то
пошло, ее значимость в такой бедной стране, как Непал, весьма сомнительна.
Молодые врачи, стажирующиеся под моим началом, исключительно вежливы –
никогда нельзя сказать, что у них на уме. Не знаю, понимают ли они, какой груз
ответственности ляжет на их плечи, если они когда-нибудь станут независимыми