их череп и обнажал мозг, чтобы затем провести краниотомию в сознании –
операцию, которую я первым начал применять для удаления опухолей. На
протяжении такой операции пациент остается в сознании все время, пока я
ковыряюсь в его мозге. Впервые в жизни я хотя бы в некоторой степени ощутил на
собственной шкуре, что чувствовали мои пациенты.
Дэвид вытер кровь, стекавшую мне в ухо.
– Хмм, – сказал он. – Похоже, у нас что-то инвазивное. Пожалуй, понадобится
более широкий разрез и трансплантация кожи.
На меня накатил прилив тревоги: хотя Дэвид избегал этого слова, речь явно шла о
раке. Я-то предполагал, что удалить мелкую шишку на лбу не составит труда. Я
представил себя с большим уродливым кожным лоскутом на голове. Может, мне
понадобится еще и лучевая терапия. Я не мог не припомнить нескольких своих
пациентов со злокачественными кожными опухолями, которые в конечном итоге
пробились через череп и добрались до мозга.
– Но это лечится, правда же? И метастазов обычно не бывает, так ведь?
– Генри, все будет в порядке, – успокоил меня Дэвид, наверное, удивившись
моему беспокойству.
– А это может подождать пару месяцев? – спросил я.
– Да, думаю, может. Но нужно дождаться результатов микроскопии, чтобы
понять, насколько опухоль инвазивная. Я отправлю вам письмо на электронный
ящик.
По традиции врачи расплачиваются между собой вином, так что перед вылетом я
распорядился, чтобы Дэвиду доставили несколько бутылок.
Много лет назад я оперировал жену знакомого терапевта со сложнейшей
церебральной аневризмой; вскоре после операции она умерла. Мне казалось, что
во всем следует винить меня, и я испытал глубочайший стыд, когда через
несколько недель после этого получил от коллеги ящик вина. Теперь-то я
понимаю: тем самым он хотел сказать, что ни в чем меня не винит.
Итак, уже на следующий день я отправился в Катманду: мне предстоял
восьмичасовой перелет. Справа мой лоб украшал огромный пластырь, который я
хмуро разглядывал в зеркале при каждом походе в тесный туалет, проклиная
воспаленную простату и рак кожи.
* * *
Отважно преодолев оживленную дорогу, я спускаюсь вдоль крутого съезда,
ведущего к неврологической больнице, как ее тут называют. Она расположилась в
небольшой долине, в стороне от главной дороги. Десять лет назад, когда больницу
только построили, вокруг лежала сельская местность с рисовая полями, но сейчас
практически все застроено, хотя один небольшой участок, засеянный рисом,
остался нетронутым, а вместе с ним и банановое дерево.
Полное название больницы, построенной Девом – профессором Упендрой
Девкотой, – Национальный институт неврологии и смежных наук. Это большое и