Надо изменить тактику, снова подумалось мне.
Он заметил, что я стою в дверях и за ним наблюдаю. Воздух на улице по-прежнему жаркий, жаркий и влажный. Самозванец глядел прямо на меня, в глазах ожидание и — в изрядной степени — недоверие.
Я пошла к нему, села рядом. Взгляд его выражал теперь изумление. Некоторое время мы оба молчали. Я сорвала маргаритку, принялась крутить ее в руках. Дурацкий отвлекающий маневр.
— Когда Филипп исчез, — заговорила я наконец, — моему сыну как раз исполнился годик.
Чужак на меня не смотрел.
— Лео — это наша третья попытка, третья и последняя, — тут я вздохнула, — до того у меня было два выкидыша.
Я рассматривала маргаритку у себя в руке, потом отбросила ее в сторону. И продолжила:
— Бывает, люди так легко об этом говорят — выкидыш. Будто это мелочь какая-то. Проигрыш. Розыгрыш. Выкидыш. Ничего серьезного.
Чужак на меня по-прежнему не смотрел.
— После первого моего выкидыша мы были в полном отчаянии. Особенно Филипп, даже больше моего. Нам сказали, что лучше всего сразу попытаться снова, мы так и сделали. Вскоре я опять забеременела, и поначалу все выглядело просто великолепно. И ничего удивительного, я же была здоровая, я же была молодая. Как раз закончила учебу. Я… — Прервав себя на полуслове, я тут же продолжила: — Филипп любил детей, он всегда хотел иметь детей. Бывают такие люди, которым без детей счастья нет. Он именно такой. После второго выкидыша меня обуял страх. Мы похоронили уже второго ребенка. И я спрашивала себя, как же мы пойдем на такое в третий раз. Три — это для меня особое число, понимаете… У меня всегда такое чувство, что если любое дело не получается в третий раз, то оно не получится уже никогда.
Я чувствовала, как капля пота катится по моему виску, потом по щеке, по шее и, наконец, впитывается в воротничок футболки.
— Боялась я, что отныне это и есть моя жизнь: беременность, потом выкидыш, опять и опять, три раза, пять раз, десять раз, пока у нас, наконец, не иссякнут силы — у нас обоих. Однажды вечером я обнаружила Филиппа в детской комнате, которую мы с ним вместе обставляли. Он смотрел в пустую колыбельку и повернулся ко мне, когда я вошла. Казалось, ему неприятно было, что я застала его за подобным занятием. Тем же вечером я сказала ему, что готова снова попробовать, а он ответил: нет. Я ушам своим не поверила, я ведь знала, до какой степени он хочет ребенка. Спросила, отчего же теперь вдруг — нет, что такое случилось. А он ответил, что и он с трудом перенес наши две несостоявшиеся попытки, однако для меня это было, несомненно, еще труднее. И он не хочет теперь, чтобы я прошла через это в третий раз. Вы понимаете? — спросила я. — Вот такой человек был Филипп.