Внутри капеллы зазвучала музыка. Предыдущее венчание подходило к концу.
— Ну хорошо, у меня есть идея, — тут же откликнулся он. — Давай заключим договор. Придумаем какую-нибудь фразу или слово. И если когда-нибудь так же сильно повздорим, как позавчера — а ведь это абсолютно не исключено, — и если ты усомнишься, люблю ли я еще тебя, ты просто скажешь это слово.
— Кодовое слово или вроде того, — подтвердила она.
— Точно. И услышав от тебя это слово, я тут же вспомню наш разговор и свое обещание. И тогда мы сразу перестанем ссориться и будем… любить друг друга дальше.
Зара засмеялась, а потом хмыкнула.
И ее хмыканье означало безоговорочное согласие.
— Но только слово должно быть особое, которое в обычной жизни мы никогда не употребляем, — предложила она. — Чтобы не затаскать его.
Некоторое время они размышляли.
— Мамихлапинатапай, — наконец провозгласил он.
— Как ты сказал?
— Мамихлапинатапай, — повторил он.
— На каком же это языке? — спросила Зара.
— Понятия не имею. Но я где-то читал, что это одно из самых трудных на земле слов для перевода.
— Да что ты говоришь!
Зара осклабилась. Она часто и в охотку посмеивалась над своим сверхумным женихом.
— И что оно означает?
— Оно описывает обмен взглядами между двумя людьми, которые хотят одного и того же, но при этом каждый из них уповает на то, чтобы другой взял инициативу на себя.
— Вот это то, что надо, — согласилась Зара.
Он улыбнулся.
— Мааих… как там еще раз?
— Лапинатапай, — закончил он.
— Мне никогда в жизни не запомнить, — сказала Зара и рассмеялась.
Двери капеллы открылись, и имитатор Элвиса, которого они наняли, чтобы тот подвел Зару к алтарю и во время церемонии исполнил «Love Me Tender», попросил их войти.
Как сильно мы изменились, подумал он. За время, прошедшее между свадьбой и нашим натянутым расставанием. Перед ним словно в режиме киномонтажа развернулась вся история их отношений. Знакомство. Первое свидание на берегу Эльбы. Первый поцелуй, первая ссора. Предложение — тоже на берегу Эльбы, «на нашем месте» — свадьба, ребенок. Распад.
Сцена прощания не выходила у него из головы на протяжении всех этих семи лет. Означала ли она, что жена больше его не любит? Неужели она устроила ему все это? Или он напрасно на нее наговаривает? Любит ли она его по-прежнему? Будет ли ждать?
Семи лет оказалось недостаточно, чтобы проникнуть в тайну этой мистерии.
Мой четырнадцать тысяч четыреста сороковой день на земле, подумал он. День, когда я вернулся домой, если, конечно, дом этот вообще есть.
Потом события развивались с невероятной скоростью. Приземление. Толпа народа. Филипп чувствовал себя как крот, которого силком вытащили на свет.