Вся эта информация, все его слова будто летели в меня камнями. Филипп давно уже замолчал, а я так и стояла, не двигаясь с места. В полном шоке. Стояла и плакала.
— Но почему же ты раньше ничего мне не сказал? — заговорила я наконец.
— Я пытался… — Филипп вздохнул и беспомощно развел руками. — Пытался сказать раза два или три, но ты не желала ничего слышать про ночь, как ты выражалась. Я был в ярости. А потом подумал: нет, так нет. Ну и поживи еще несколько дней с сознанием того, что ты убила человека. Я хотел причинить тебе боль. Хотел наказать тебя. Хотел наказать и себя. Нельзя, неправильно было просто поехать дальше. Нельзя было не обратиться в полицию.
Я закрыла глаза.
— Ну, а потом я улетел в Южную Америку, — продолжал Филипп. В лесу что-то громко хрустнуло. — Я собирался тебе все это сообщить, — тут Филипп опустил глаза, — после моего возвращения.
Мне казалось, тело мое онемело полностью. Мы сидели в машине на пути домой, Филипп был за рулем, я в оцепенении глядела на дорогу.
Дорога. Молчание. Конус света от передних фар. Опушка леса, разные оттенки серого. Шум мотора. Тяжелые веки. Рассвет.
— А кто это — Винсент? — вдруг спросила я.
— Друг, — ответил Филипп. — Мой лучший друг в лагере.
Я кивнула.
Дорога. Молчание.
Про себя я подумала, что Винсента, может, нет в живых, но спрашивать ни о чем не стала. Пусть Винсент станет темой разговора в другую ночь.
— Почему ты настаивал на том, чтобы я не обращалась в полицию? Я просто опозорилась бы, да и все.
— Не хотелось привлекать внимание. В первую очередь в этом дело. Ну, и еще — а вдруг ты после стольких лет заявила бы о побеге с места аварии? Можешь себе представить, какая шумиха бы поднялась?
Это я приняла к сведению, но спросила другое:
— А два дня? Ты все время говорил про два дня.
Тут я наконец на него взглянула. Ответ прозвучал так:
— Мне сказали, что через два дня станет известно, было похищение организовано и оплачено в Германии, или нет.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в смысле этих слов.
— Значит, ты рассчитывал через два дня узнать, замешана ли я в этом деле.
Филипп кивнул.
Вопрос так и вертелся у меня на языке, но я сдержалась. Не хочу я знать, как поступил бы он, если бы ему сообщили, что я всему виной. Вместо этого я спросила:
— А почему мама называет тебя Зеленушкой?
Филипп вздохнул:
— Это долгая история. Расскажу как-нибудь в другой раз.
— Ты каждый раз так говоришь!
Он, криво усмехнувшись, произнес:
— Позволь и мне тебя кое о чем спросить.
— Ну, да…
— Мы сидели в саду, и ты вспоминала про свои выкидыши да про то, как идеально вел себя твой муж. Помнишь?