Арадель вздохнул, пробормотал какое-то ругательство, потом повернулся к одному из капралов:
– Позаботьтесь о том, чтобы его светлость получил все, что потребуется. Может, он сумеет разобраться в этом проклятом бардаке… если, конечно, взамен не устроит тут пальбу.
Молодой констебль кивнул и побежал к Ваксиллиуму который что-то говорил Уэйну Оттуда, где стояла Мараси, ничего не было слышно, но помощник лорда Ладриана вскоре поспешно покинул неф с каким-то поручением.
Главный констебль покачал головой, на лице его застыла кислая гримаса.
– Сэр? – обратилась Мараси. – Вы расстроены из-за лорда Ваксиллиума?
Арадель вздрогнул, будто не видел – или не заметил, – что она стоит рядом.
– Не обращайте внимания, лейтенант. Его светлость – настоящая находка для нашего департамента.
– Сэр, звучит как хорошо заученная отговорка.
– Это потому, что я долго тренировался произносить ее без ругательств.
– А можно услышать полную версию?
Арадель изучающе взглянул на нее:
– Скажем так, лейтенант: наверное, весьма приятно, когда твой бардак за тебя подчищает кто-то другой.
Сказав это, он кивнул и вышел из помещения.
Ржавь! Выходит, таким Арадель видит Ваксиллиума? Своевольным аристократом, привыкшим добиваться своего и применяющим грубую силу, когда самому Араделю подобное категорически запрещалось? Главный констебль был не из благородного сословия, и ему приходилось тревожиться о финансировании, политике, будущем своих людей. Ваксиллиум же мог пинком открывать любые двери и делать все, что заблагорассудится, стрелять во все стороны, зная, что статус – как алломанта, так и главы Дома – избавит его от всех осложнений.
Мараси прозрела. Ваксиллиум представлял собой… проблему. Это того стоило, поскольку он и впрямь доводил дело до конца, но все же сам по себе лорд Ладриан создавал почти столько же неприятностей, сколько решал. На краткий миг он представился не столько союзником, сколько грозой, к которой надо было подготовиться, а после – прибраться.
Встревоженная, Мараси прошла через зал, чтобы присоединиться к нему возле трупа.
– От этих штырей исходят сильные лучи, – сообщил ей Ваксиллиум, указывая на изувеченное лицо отца Вина. – Ну, я их вижу своим алломантическим зрением. Если опираться на то, что я читал, это не гемалургические штуковины. Те труднее увидеть, и от них сложнее, как и от метапамяти, оттолкнуться.
– Чего мог добиваться убийца, проткнув его этими штырями? – спросила Мараси.
– Понятия не имею. И все же, когда вы снимете тело со стены, пришли мне образцы стружки с каждого штыря. Я хочу провести кое-какие опыты, чтобы выяснить их состав.