Наконец он положил трубку.
— Завтра с утра — в обком. Зайдешь в инструкторский отдел, к Мильченко. Олесь Петрович Мильченко. Запиши.
— Записывать не надо, уже запомнил, — сказал Алексей и спросил: — А кто сейчас этой больницей заведует?
— Есть такой Коваль Ульян Денисович, милый старик, но как администратор — не подходит.
— Я на живое место не пойду, — решительно заявил Корепанов.
— Да какое же это живое место! — даже брови сдвинул в досаде Малюгин. — Мы этого Коваля еле уговорили, чтобы хоть временно печать взял. Больше некому. Да он тебе сто раз спасибо скажет!
— Неужели до сих пор подобрать не смогли?
— Подбирали, — с досадой произнес Малюгин. — Покрутится человек месяц, другой, третий и уйдет. Время знаешь теперь какое? Чтоб такую больницу поднять, крепкого человека надо. Был у нас один на примете, Бритван — главный врач Миропольевской больницы. Настоящий хозяин, крепкий, даже чересчур. Да вот не вышло у нас с ним…
— Отказался? — спросил Корепанов.
— Нет. Ему такая работа по плечу. Там не договорились, — указал Малюгин куда-то вверх пальцем.
Алексей сказал, что окончательный ответ даст завтра: ему надо предварительно поговорить с Ковалем. Он позвонил в больницу, узнал адрес главного врача. А вечером пошел к нему в гости.
Небо все еще было затянуто низкими облаками. Лишь на западе виднелась багровая полоса заката.
Алексей решил глянуть на больницу хотя бы издали. Тем более что это почти по дороге: один лишь квартал в сторону.
Большое четырехэтажное здание угрюмо возвышалось за железной красной от ржавчины оградой. Пустые окна верхнего этажа светились багровым светом.
«Багровые просветы окон»… Что-то было в этом знакомое. «Где-то я видел такое», — думал Корепанов. И вспомнил.
Смоленск. Ночь. После бомбежки горел вокзал. Машина с врачами, сестрами и санитарками остановилась неподалеку от театра. За несколько минут до этого здесь упала тяжелая бомба. Огромная воронка перегородила улицу. Напротив — многоэтажный дом. И тоже — с пустыми окнами. И окна эти тоже светились багровым светом. Багровый свет в пустых оконных проемах. Неважно, откуда он, этот свет, — от пожара, как тогда, или вечернего заката, как сейчас, — все равно есть в нем что-то зловещее.
И Алексею стало не по себе.
Ничего, на фронте и не такие коробки осваивать приходилось.
Он перешел на противоположную сторону, глянул еще раз на угрюмое здание и пошел дальше, уже не оглядываясь.
У Коваля было смуглое лицо с тонкими чертами и на редкость черные брови, которые никак не вязались с ярко-серебристой шевелюрой. Серые глаза из-за роговых очков смотрели внимательно и чуть насмешливо. Алексей подумал, что такие глаза должны быть у людей, много видевших в жизни, хорошо знающих цену и крупному и мелочам.