— Пашка, блин, не май месяц! Закрой окно — дубак!
— Да ладно тебе, рыжий, ты чего — плюс на улице! В комнате дышать нечем!
— Заморозить хочешь? Я же южанин!
— Не ври! Ты говорил, что с Северного Кавказа!
— А я тебе чего твержу — с Кавказа! — Славка продирал глаза и высовывал нос из-под двух одеял. Он ухитрялся замерзать даже летом.
— Так ведь — с Северного! Подъё — ём! — командовал Пашка, сдёргивая с рыжего все его покрывала. На кровати, свернувшись жалким калачиком, трепетало и орало благим матом белое с синюшным оттенком худощавое тело конопатого Славки.
В стенку забарабанили с текстом, отнюдь не желающим доброго утра!..
— Вставай по-хорошему! А то злые дядьки из полёта быстро тебя научат летать… в окно! Рыжий, подъём! На работу опоздаем!..
…— «ЧБ», добрось! Люба, блин, ну, докрути! — жонглёр Володя Комиссаров, всё больше заводясь, никак не мог добиться сегодня от партнёрши по номеру, и одновременно жены, чётких бросков. Булавы летели вяло, с недокрутом.
— Володя, ну нет сил у меня сегодня, хоть режь! «Дела» у меня…
— Какие ещё, на хрен, дела? Сейчас репетиция!
— Ты, Комиссаров, тупой? Какие ещё «дела» бывают раз в месяц, — женские!..
— Тьфу ты, блинство! Только этого ещё не хватало!
— А тебе что — хотелось «залёта»? — Люба с вызовом встала в позу «руки в боки».
— Вечно у тебя, «ЧБ»!..
— «Вечных» у меня нет — только месячные! Дурак ты, Комиссаров!..
— Ну и что будем делать? Вечером работать!
— Лечиться будем — работой, не впервой…
…Пашка, сделав все положенные дела, отпрашивался у Захарыча и спешил к новым приятелям и наставникам — жонглёрам Комиссаровым, которые так неожиданно появились в его жизни. Они почти ежедневно обучали Пашку азам своего жанра. В остальное время он репетировал самостоятельно «без отрыва от производства» на конюшне.
Познакомились они, когда лошадь наступила на их булаву.
Как-то в середине репетиции Комиссаровых появился встревоженный Захарыч и попросил дать ему манеж буквально на десять минут. Были подозрения на колики у одного из скакунов и, чтобы не погубить животное, нужно было его срочно хорошенько «погонять». Проблема была ясна, манеж тут же освободили. Комиссаровы сели на зрительские места ждать. Булавы жонглёров остались лежать на барьере.
Захарыч разогнал ахалтекинца в галоп. Тот, нет-нет, подгоняемый арапником, бил задними копытами в барьер манежа, увеличивая скорость.
— Пашка, булавы убери, слетят! — крикнул Захарыч своему помощнику. Комиссаров привстал, но Пашка его опередил. Он стал собирать реквизит, поглядывая на галопирующую лошадь, отвлёкся, и одна булава соскользнула с барьера точнёхонько под копыта скакуна. Раздался треск, лошадь шарахнулась, сбилась с ритма и остановилась. За спиной кто-то охнул и отчётливо послышалось громкое поминание «чьей-то матери». Захарыч тоже вспомнил чью-то маму, но более прилично…