— Вы слышали? Господин Баранов, правитель крупной русской компании, прибыл в Батавию на корабле, которым командует вон тот высокий офицер, и сейчас живёт в отеле «Морской».
— Это именно тот отель, который я имею честь содержать, — поклонился француз с довольной улыбкой на круглом лице.
23 марта 1819 года
Роберт Стенсон был одним из немногих людей, с кем чопорный, осторожный в выборе друзей и знакомых капитан-лейтенант Гагемейстер мог позволить себе оставаться самим собой. Небезразличный к понятиям служебной и сословной иерархии, Леонтий Андреянович Гагемейстер видел в Стенсоне человека, равного себе.
Два дня назад Стенсон побывал на борту «Кутузова», а сегодня капитан Гагемейстер гостил в его доме. Роберт познакомил с женой, миниатюрной золотоволосой Кэрол, и их двумя детьми — семилетним Чарли и четырёхлетней малышкой Сильвией.
После прогулки по вечернему городу и ужина Кэрол стала укладывать детей спать, и Леонтий Гагемейстер сделал было попытку откланяться, но Стенсон удержал его:
— Нет, так не годится. Так рано уходить у нас не принято.
Они сидели в гостиной, выходящей открытыми окнами в сад. На короткое время в беседе наступила пауза, и из погруженного во тьму сада вдруг послышалось настораживающее шипение, кто-то негромко кашлянул, словно прочищал горло, и затем отчётливо раздалось: «Ток-кей, ток-кей, ток-кей...»
— Что это? — удивился Гагемейстер.
— Не пугайся, — с улыбкой сказал Стенсон, — это всего лишь гекко, или токей, местная ящерка. Наружностью страшновата, но вполне безобидная. Только не дай Бог, заберётся в дом и свалится с потолка на голову или шею. Тут же присосётся, и испытаешь чувство, словно тебя обожгла медуза. Но не вздумай отрывать — вцепится ещё сильнее и начнёт пребольно кусаться. Вот из таких прелестей, друг мой, и состоит наша жизнь.
В отличие от гостя, явившегося во флотском мундире, Роберт Стенсон был в лёгкой голландской блузе. Густые когда-то волосы заметно поредели, но благодаря походной морской жизни и свойственной англичанам любви к спортивным упражнениям фигура его сохранила юношескую стройность.
— В Батавии, — продолжил Стенсон, — хорошо пожить, как ты сейчас, месяц-полтора. Всё в диковинку. Но через год начинаешь испытывать тоску. Меня спасает лишь возможность уходить регулярно в плавания. А так жизнь здесь чрезвычайно уныла, однообразна. Те же сытые лица, те же самодовольные мефрау. Мне уже невмоготу от мелкого тщеславия этих людей, от их соперничества — у кого лучше экипаж, повар, домашний оркестр из слуг-рабов. Когда же с Кэрол поселились тут, при Рафлзе, мы думали, что англичане пришли на Яву надолго, и кто мог ожидать, что её вновь отдадут голландцам. На первых порах и я был очарован Батавией, но теперь мы с Кэрол твёрдо решили: с нас хватит! Как только закончится срок моего контракта с Ван Достеном, уезжаем отсюда.