От чистого сердца (Пьеха) - страница 71

На людях я обращалась к нему по отчеству – Оскар Борисович, все-таки народный артист РСФСР, выдающийся композитор, а в обычной жизни ласково звала его Оскарчик, и ему это очень нравилось. Ко мне же он относился как к своей дочке, трогательно, нежно.

С выдающимся композитором Оскаром Фельцманом.

За все время нашего знакомства он написал для меня около 20 песен. Одна из первых – «Венок Дуная»; её он доверил мне исполнить в начале 60-х годов, когда у меня был еще довольно сильный акцент, но его это не остановило. Лучшие мои песни – его. «Огромное небо», «Венок Дуная», «На тебе сошелся клином белый свет», «Манжерок», «Ничего не вижу», «Любовь», «Никогда», «Кто бы мог подумать»… Потом у него были другие певцы и певицы, кто-то лучше пел, кто-то хуже, но я первой получала его песни. Он выбирал песню и говорил: «Эту Эдита споет». Не знаю почему, наверное, он чувствовал, понимал, какая песня моя. Потом, спустя много лет, я участвовала в передаче, где Оскар Борисович, уже в годах, давал интервью и очень ласково и трепетно говорил обо мне. Мне было приятно читать, когда Оскар Борисович называл меня лучшей исполнительницей своих песен. Я знала, что он не лукавит, потому что видела, что он не только как композитор, а просто по-человечески радовался тому, как я исполняю их. Как я могла не быть признательна ему за те песни, которые он мне дарил? Когда я пела их, слушатели замирали. Я невероятно счастлива, что мне довелось их петь и что он удостоил меня чести петь их первой.

Судьба артиста такова, что личная жизнь всегда оказывается на втором плане. После появления Илоны для меня наступил трудный период. Став матерью, я тем не менее несла ответственность не только перед дочерью, но и перед большим творческим коллективом во главе с его художественным руководителем и по совместительству моим мужем Александром Александровичем Броневицким. Если кто-то думает, что статус жены как-то облегчал мою профессиональную участь, он ошибается. Временами мне казалось: не будь я его женой, он был бы со мной более ласковым.

Не последнее значение имели мнения «доброжелателей», которых вокруг ансамбля всегда хватало. И с каждым годом, чем активнее «Дружба» набирала популярность, тем все более «доброжелательными» были мнения. Находились люди, игравшие на самолюбии Броневицкого, на его слабостях. Они нашептывали ему, что «Если красной строкой будет написано: «Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба», то ты, Шура, будешь на третьем месте, ты превратишься в аккомпаниатора». И Броневицкий меня прижимал. А я, естественно, обижалась: у меня уже проснулось артистическое самолюбие. Видела, что, когда меня не было на концертах, публика сдавала билеты, но он продолжал верить «доброжелателям».