С той поры все кому не лень спрашивали: в каких отношениях я была с представителями государственного аппарата? Ни в каких! Были ли у меня покровители? Нет. Покровитель – это тот, кто помогает. Мне всегда помогали простые люди, а не кто-то из высших структур. Хотя по долгу службы мне иногда приходилось что-то выбивать для ансамбля, просить за весь художественный коллектив, чтобы не закрыли. Да, приходилось «выходить на ковер» неоднократно, но я никогда не хитрила, не плела интриги, не пыталась понравиться как женщина. Мне иной раз намекали, а иногда и прямо говорили: если хотите сделать карьеру, надо быть посговорчивее. К сожалению, некоторые чиновники имели обманчивое представление об артистках, как о существах легкомысленных. Однажды мой муж пригласил ночевать к нам одного очень важного чиновника из Министерства культуры. Сан Саныч пошел ставить машину в гараж, а чиновник начал ко мне приставать – у них это, вероятно, было естественно. Я выкрутилась, заперлась на ключ в своей комнате, а он остался стоять в коридоре. Никогда и никому я не давала повода к подобным «ухаживаниям» и всегда держала дистанцию, потому что ценю свое достоинство. Может быть, меня спасает моя польская кровь? Польки – женщины гордые!
А был еще один «эпизод». Как-то мы с «Дружбой» выступали на партийной конференции. За кулисами Романов, тогдашний глава Ленинградского обкома партии, подошёл к Броневицкому и, протянув ему 10 рублей, сказал: «Пусть твои музыканты постригутся, они же не стиляги». Это было так некрасиво! Я хотела поговорить с ним, но, как только сделала шаг в его сторону, мне охрана тут же преградила дорогу, сказали: «Субординация не позволяет вам говорить с Романовым, он вас не ждёт».
Проблем было много, но мне казалось, что все они не касались конкретно меня. Броневицкий был авангардным по тем временам музыкантом, он опережал время, в котором жил, за что ему, конечно же, и доставалось. Ему не повезло: он родился не в свое время. Если бы он позже появился на свет, то занял бы гораздо более высокое положение. А тогда ему постоянно обрезали крылья за «пропаганду буржуазной идеологии». Он же делал аранжировки, которых до него не было и в помине. И во всем он был талантлив: лепил, рисовал шаржи, руководил. Когда у нас репетиции шли, даже чихнуть нельзя было – все, репетиция идет: «Перерыв объявлю – будете чихать». То есть он был диктатором, требовательным, жестким. Но это было очень интересно. Да, он был авангардистом, и в то время, когда существовали многочисленные худсоветы, его страшно унижали. И я переживала вместе с ним. У него, в конце концов, выработался такой «имидж», что он нападал на всех, не давая себя в обиду, потому что устал от обид. Это была его большая беда, но при этом он был необыкновенно талантливым человеком.