Правда, Барон, обсуждая с ней «книгу» в субботу, вовсе не имел в мыслях понедельник, когда станет рассказывать об этом третьим лицам:
– Каролина запуталась в парапсихологической аллегории и пытается свести в ней концы с концами, лежа со своей ногой в этой жутко унылой палате. Я вам рассказывал про ее случай, с голосами и пишущей машинкой. А теперь у нее возникла идея, будто эти голоса выражают мысли бесплотного романиста, который, если вы внимательно слушаете, печатает на ее машинке книгу. Сама Каролина, видимо, является действующим лицом этой книги, как, представьте себе, и я.
– Очаровательная фантазия. Сама она, надеюсь, в нее не верит?
– Верит в буквальном смысле. Во всех других отношениях она в совершенно здравом уме.
– Совсем непохоже на Каролину!
– Что вы, именно такое и случается с логически мыслящими людьми. Я так люблю Каролину. По-моему, все это совершенно безобидно. Сперва я думал, что у нее началось серьезное психическое расстройство. Но после несчастного случая эта фантазия ее утешает, и я не вижу, почему бы ей не лелеять ее, раз ей от этого легче. Все мы в том или ином отношении с легким приветом.
– Не то слово, Уилли!
Лоуренса выписали из больницы за пару недель до Каролины.
– Не могу понять, что на тебя нашло, что ты доверилась Барону, – сказал он ей, когда наконец смог с ней повидаться. – Ты просила меня сохранить в тайне твои сумасшедшие идеи, и я, понятно, отрицал все слухи. Теперь я в неловком положении.
– Какие слухи?
– Разные. Грубо говоря, все они сводятся к тому, что ты оставила католичество и приняла новую веру.
– Что это за новая вера?
– Научная фантастика.
Она рассмеялась и сразу поморщилась, потому что малейшая дрожь отдавалась болью в ноге.
– Прости, – сказал Лоуренс, обещавший ее не смешить.
– Я никогда и не ждала от Барона, что он хоть о чем-нибудь способен молчать, – сказала она, – мне просто нравилось с ним разговаривать, разговор меня развлекает. Мне тут одиноко, к тому же я болею.
Она заметила, что заботливость Барона не понравилась Лоуренсу больше, чем ее с ним беседы.
Но вернемся к первому дню Нового года, когда Каролина нечаянно обидела Барона, сравнив его с африканским колдуном.
После чая, который она заварила в двух чайниках – зеленый для Барона и простой цейлонский для себя, Барон попытался загладить приступ злости. Он под строжайшим секретом рассказал ей об одном случае, однако она в тот же день пересказала услышанное Лоуренсу.
– Как-то раз я по поручению Элеоноры – это случилось вскоре после ее развода с демоническим Хогартом и было связано с урегулированием денежных расчетов – отправился поговорить с ним в его доме в Лэдл-Сэндсе. Я не стал предупреждать его о приезде, полагая, что он откажется меня принять. Я рассчитывал застать его дома – уверяю вас, Каролина, я исполнил для Элеоноры не одно поручение подобного рода. Значит, добрался я до его дома. Довольно большое строение с не лишенным элегантности фасадом времен королевы Анны; стоит в стороне от дороги за полукругом платанов и разросшейся высокой живой изгородью, какую не подрезали уже несколько месяцев. Сад изрядно запущен. В доме никого не было. Через почтовую щель я увидел в прихожей на столике россыпь рекламных проспектов. Из этого я заключил, что Хогарты вот уже несколько недель как в отъезде, договорившись, что частную корреспонденцию им будут пересылать по новому адресу. Я обогнул дом и зашел сзади – мне было любопытно. В то время, как вы понимаете, я был сильно влюблен в Элеонору, и дом, где она жила с Хогартом, меня интересовал. Он давал мне возможность физически ощутить ту часть ее прошлого, о которой мне было известно лишь с ее слов.