И словно в ответ на его мысли незнакомец продолжал:
— Главное, чтоб совесть была чиста, а богатство что? Прах один. Порты износишь — новые справишь, а душу запятнаешь — на всю жизнь память останется. Но коль чиста душа, то никакой страх неведом, ибо сказано: не бойтесь убивающих тело, но бойтесь тех, кто может уязвить душу. Так-то, люди вольные!
Рядом хрустнула ветка, мужики обернулись на звук и увидели прятавшегося за деревом Феофила. Он важно вышел из-за ствола и наставил на незнакомца свою суковатую палку:
— Ты кто таков?
— Матвей, раб Божий.
— А почему по монастырскому лесу шляешься?
— Думал, в нём воздух чище, да, вижу, ошибся.
— Ошибся... — не понял Феофил. — За ошибки платить надо. Да что с тебя взять, разве поясок.
— А пива холодного не хочешь?
Маленькие глазки Феофила жадно пыхнули.
— У пристани шинок есть, пробегись, нацедят.
Феофил вмиг сделался красным.
— Ах ты, змеиный потрох! — прохрипел он. — Издёвки строить вздумал, крамольные речи против святых отцов разводишь, да я тебя!.. Вяжите его!
Артельные не двинулись с места.
— Опять наш петушок не то скукарекал! — хмыкнул Данилка.
— И вы бунтовать?!
Феофил с неожиданной прытью ткнул своей палкой Данилку так, что тот отлетел на сажень, замахнулся на Матвея и уже готов был обрушить на него удар, как вдруг почувствовал, что его руку словно сжали железными клещами.
— Умерь-ка свою буесть, чернец! — услышал он голос Семёна.
— Ты-ы-ы! — выдохнул Феофил, дёрнулся, затих на мгновение и в бессильной злобе плюнул туда, наверх, где маячило ненавистное ему лицо.
Семён схватил Феофила за шиворот, приподнял и подержал, словно раздумывая, что ему делать с этаким добром, широко размахнулся... Багровое лицо Феофила враз посерело от страха, на Семёна пахнуло тошнотворным запахом сивухи и ещё чем-то, донельзя гадким. Он скривился от отвращения, задержал свой размах и неожиданно для всех привесил монаха к обломанной ветке стоявшего рядом дерева. В этом странном и нелепом виде, с трепыхающимися руками и ногами, Феофил напоминал большого чёрного паука. Семён обтёр руки о траву и, не оглядываясь, пошёл в лесную чащу. Матвей поспешил за ним.
— Снять, что ли? — почесал голову Архип.
— Пускай охолонет маленько, — откликнулся Данилка. — Сам же только что говорил: не всяка шишка полная, а висит. Правда, такой пустой шишки отродясь ещё не было...
Семён шёл, не замечая хлеставших его ветвей. Он уже далеко углубился в лесную чащобу, когда услышал окрик догонявшего его Матвея.
— Цего тебе? — хмуро обернулся Семён.