— Пошто туды перенесли, посмехаются над нами?
Большинство возвратилось в тёплые избы, иные всё же устремились к Софийской стороне. На большом Волховском мосту стражники из владычного полка внимательно осматривали идущих и тех, кто с оружием, поворачивали назад. Даже старца одного не пустили — больно грозной показалась старческая клюка. Со светом стража делалась всё придирчивее, и поток людей, допущенных к детинцу, всё более редел. Олисей и Матвей с час протолкались в очереди, прежде чем достигли крепостных ворот. К началу веча они опоздали.
Площадь перед Софийским собором была вся запружена народом. С наскоро сколоченного помоста вечевой дьяк зачитывал какую-то грамоту. До задних рядов, где оказались Олисей с Матвеем, достигали только обрывки слов. Время от времени от кучки людей, окружающих помост, слышались дружные крики одобрения. Остальная часть толпы подхватывала их довольно вяло.
— Это оральщики стараются, — шепнул Олисей, — у них правило: кто всех перекричит, тому лишний алтын.
А люди продолжали подходить. Подвалило несколько разбитных мужиков, толкаются, напирают сзади:
— Об чём крик, робяты?
— Новый город ляхам продают, — поясняют передние.
— На кой ляд нам те ляхи сдались? — недоумевает цыганистого вида парень.
— Обещают волю нам возвернуть и старины нашей не рушить.
— Да когда была у нас эта воля? Нет, не согласный я. Против кричать стану, Москва! Москва! — пронзительно завопил он.
— Пуп не надорви, — беззлобно сказал ему белобрысый мужичок.
— Сам поостерегись, — тут же ответил чернявый, — у молчунов тоже, быват, кишка надрыват, только в другом месте.
— Го-го-го! — оживились вокруг.
— А чё кричать без толку — всё одно без нас решат, — смутился белобрысый.
— Москва! Москва! — не унимался чернобородый.
Его крик нестройно поддержали в разных концах, но до согласного крика нанятых оральщиков московским доброжелателям было далеко. Постепенно, однако, они стали подтягиваться друг к другу и вскоре заполнили собой часть площади. Здесь оказались те немногие горожане с Торговой стороны, которым удалось пробиться через большой мост, и представители Гончарного конца — рыбаки да ремесленники, как правило не разделявшие намерений новгородского боярства и житьих людей. По мере того как крепли голоса, стоявший на помосте Курятник всё чаще поглядывал в их сторону.
— Ты пошто тута егозишь? — схватил Олисей вертлявого горбуна.
Тот отчаянно задёргался и вдруг закричал тонким испуганным голосом: «Москва, Москва!» Олисей отпустил его и брезгливо вытер руки.