- Да не дергайся ты! – Руки Колюни подхватили меня на взлете, усадили на место.
- Блин, Колюня, - прохрипел я. – Где свет? Лампа погасла?
- Нет. Я выключил. Так надо, Макс. Иначе ничего не получится. Я пробовал.
- На хренище я вертел твои пробы, - не сдержался я, мокрый от пережитого страха. – Включи свет!
- Да говорю же тебе – успокойся. Сейчас глаза привыкнут. Тут не темно. Вон, луна какая, будто специально.
- Не видно ни зги. Мог бы хоть предупредить…
- Так ё... Я ж тебя предупреждал. Ты даже промычал мне в ответ.
- Промычал. Вырубился, наверное. Не знаю.
- Точно вырубился. Минут на двадцать, не больше.
Долго еще ждать твоих чудес?
Колюня тяжко вздохнул.
- Кто ж знает. Недолго уже. Наверное. Если все пойдет как надо.
- Кому надо?
- Ну, как обычно, я хотел сказать.
- О! Оно уже проходит по расписанию?
- Что ты прицепился, Макс? Недолго уж нам всем осталось.
- Чего осталось?
- Всего этого – стеба… Жизни. Как оказалось, для людей разумных без разума жизни нет. Не смогли они приспособиться выживать, как животные. Мы их называем шизиками. А какие ж они шизики? Все прежние паранойи и шизофрении – это ж просто отклонения. Ведь они ж оставались разумными. А сейчас? И ни люди, и ни животные…
- Колюня, - я сморщился. – Харе философствовать.
- Так ты ж со мной вроде согласился.
- С чем согласился?
- С моей теорией. Которую я тебе битый час излагал.
- Видно, плохо излагал, раз я прослушал.
- Жаль.
- Чего тебе жаль, Колюня? Время есть. Повтори.
- Если сам напросился, - Колюня пожал плечами. – Я ж говорю: разум – это волна. Космическая – она накрыла нашу землю, текла много веков, тысячелетий… А потом все. Кончилась волна. Укатилась дальше, к иным планетам. И унесла разум с собой. Мир есть – и ничего не изменилось. Земля осталась прежней. Только без разума. А мы? Что ж, жалкие остаточные явления. Еще немного, и мы станем такими же, как остальные. Ага, как в старой песне: кто был никем, тот стал ничем. Постой, - он вдруг перебил сам себя, - началось.
Колюня поднялся. Смутно угадываемый в темноте, подошел ко мне. Потянулся к окну и распахнул его.
Свежий ветер ворвался в затхлую комнатенку часовни – хотел бы сказать я. Но стало не так. Я представлял, как может пахнуть разрытая земля, но реальность превзошла мои ожидания. Запах удушал. Воздух, которым я тщетно пытался забить легкие, не приносил мне облегчения. Я задышал как паровоз. Широко открыв рот, я накачивал себя кислородом и все равно задыхался. Но было еще кое-что пострашнее внезапного удушья. Все пространство вокруг заполнили голоса. Множество. Сначала тихие – полушепот, полувсхлипы, смешки. Взрослые, детские. Мужские, женские. Шум разрастался, распадался на отдельные слова, потом собрался воедино, подобрался ко мне, чтобы накинуть мне на шею удавку.