- Да, да, - сказала Елизавета Ивановна, оторвавшись от журнала. - Одним словом - легче пуха и пера.
Ребята долго смеялись над Володькой. Смеялась и Елизавета Ивановна, и сам Володька. И даже новенькая улыбалась, но видно было, что ей не смешно, что улыбается она только из вежливости, за компанию, а на самом деле ей не смеяться, а плакать хочется... И, взглянув на нее, Лиза Кумачева поняла это и первая перестала смеяться.
В перемену несколько девочек собрались в коридоре у кипяточного бака.
- Вы знаете, девочки, - сказала Лиза Кумачева, - я хочу поговорить с Елизаветой Ивановной. Надо ей рассказать про новенькую... Чтобы она с ней не так строго. Ведь она не знает, что у Морозовой такое несчастье.
- Пойдемте, поговорим с ней, - предложила Шмулинская.
И девочки гурьбой побежали в учительскую.
В учительской рыжая Марья Васильевна, из четвертого "А", разговаривала по телефону.
- Да, да... хорошо... да! - кричала она в телефонную трубку и, кивая, как утка, головой, без конца повторяла: - Да... да... да... да... да... да...
- Вам что, ребята? - сказала она, оторвавшись на минуту от трубки.
- Елизаветы Ивановны тут нет? - спросили девочки.
Учительница показала головой на соседнюю комнату.
- Елизавета Ивановна! - крикнула она. - Вас ребята спрашивают.
Елизавета Ивановна стояла у окна. Когда Кумачева и другие вошли в комнату, она быстро повернулась, подошла к столу и склонилась над грудой тетрадок.
- Да? - сказала она, и девочки увидели, что она торопливо вытирает платком глаза.
От неожиданности они застряли в дверях.
- Что вы хотели? - сказала она, внимательно перелистывая тетрадку и что-то разглядывая там.
- Елизавета Ивановна, - сказала, выступая вперед, Лиза. - Мы хотели... это... мы хотели поговорить относительно Вали Морозовой.
- Ну? Что? - сказала учительница и, оторвавшись от тетрадки внимательно посмотрела на девочек.
- Вы знаете, - сказала Лиза, - ведь у нее отец...
- Да, да, девочки, - перебила ее Елизавета Ивановна. - Я знаю об этом. Морозова очень страдает. И это хорошо, что вы о ней заботитесь. Не надо только показывать, что вы ее жалеете и что она несчастнее других. Она очень слабая, болезненная... в августе у нее был дифтерит. Надо, чтобы она поменьше думала о своем горе. Сейчас о своем много думать нельзя - не время. Ведь у нас, милые мои, самое ценное, самое дорогое в опасности - наша Родина. А что касается Вали - будем надеяться, что отец ее жив.
Сказав это, она опять склонилась над тетрадкой.
- Елизавета Ивановна, - сказала, засопев, Шмулинская, - а вы почему плачете?