Для Елены настоящее облегчение — пойти в туалет, запереть за собой дверь и побыть там в полном одиночестве. Она должна встретиться с правлением, с совершенно незнакомыми людьми. Эдмунд уже заходил за ней. Елена сказала ему, что ей просто необходимо привести себя в порядок. Ее тошнит, и она чувствует, как ее переполняет чувство неприязни. Она не хочет здесь находиться, считает, что ей здесь нечего делать, но назад дороги нет. Она поднимается и уже притрагивается к дверной ручке, но как раз в этот момент в помещение с рукомойниками заходят две оживленно беседующие женщины.
— Ты обратила внимание? — спрашивает одна из них, устало вздыхая.
Елена сидит беззвучно.
— Обратила ли я внимание? У меня живот схватило. Я только привыкла к жизни без нее, — отвечает вторая.
Угрюмый женский голос; должно быть, из Копенгагена, судя по акценту. Вторая говорит на диалекте:
— Я надеялась, что она слишком плохо себя чувствует, чтобы вернуться на работу.
— И так скоро, — поддакивает ей собеседница, но уже более тихим и спокойным голосом. — Кое-кто говорит, что она ударилась головой.
— Хочется надеяться, что это вправило ей мозги, — подсмеивается жительница столицы.
— Она такая же, как и была, — сожалеет провинциалка. — Добро пожаловать обратно в ад.
* * *
В ад. Елена пытается стряхнуть с себя услышанное при входе в зал заседания правления. Люди ненавидят ее. Для подчиненных она была стервой. Может ли она вообще узнать себя в той начальнице, о которой болтали женщины перед уборной?
Она смотрит на этот бесконечно длинный стол, слышит шум стульев, елозящих по паркетному полу, когда все встают. Невозможно пересчитать все лица, которые сейчас внимательно смотрят на нее. Одни мужчины — всех мастей и типов. Елена в замешательстве поворачивается к Эдмунду. Он пододвигает ей стул. Она садится, и тогда рассаживаются остальные. Эдмунд успокаивающе кладет ладонь ей на плечо.
— Ну что же, я счастлив сказать, что мы рады возвращению Елены к нам, — начинает он. — Как вы знаете, все это было большим потрясением для нас, и нам понадобится какое-то время, чтобы мы снова вошли в привычную колею. Вначале Елена будет лишь слушателем, а затем постепенно вернется к своим обязанностям.
* * *
После заседания Эдмунд организовал так называемый неформальный прием. У Елены гудит голова: заседание длилось несколько часов, и большая часть того, о чем говорилось, пролетела мимо ее ушей. Она не смогла узнать никого из присутствующих и в основном сидела, уткнувшись в бумаги, лежавшие перед ней, и делая вид, что внимательно слушает, как Эдмунд с остальными обсуждал приобретение голландской судоходной компании, как раз и планировавшееся тогда, когда Елена исчезла. Она прилагала усилия, чтобы вникнуть в детали: все-таки в ней был инстинкт, проснувшийся еще на Борнхольме, до того, как она взяла кафе, — жажда собственности. Более того: он в ней живет. Так она уже нашла себя? Елена Сёдерберг — жадная, скаредная женщина, желающая прибрать все к своим рукам, чтобы окружающие боялись ее. И вот она стоит с бокалом белого вина и улыбается мужчине, пожимающему ей руку.