— Это такая клятва, такое обещание, которое должен дать доктор. Мы это делали еще за триста лет до Рождества Христова. И я не собираюсь нарушать ее. Договорились?
Елена кивает. Раздумывает.
— У меня была… — она подыскивает слово, — …вспышка пробуждения памяти.
— И что это было?
Елена рассказывает о ручейке, лесе и о том, что она знала о дороге на другой стороне. О том, что ручеек и лес помогли ей поверить: да, она — Елена, она — та женщина, которая жила здесь когда-то и потом пропала. Но это ее еще и обеспокоило.
— Что это значит?
— Это значит, что все это где-то там, — объясняет он, улыбаясь.
— Я не могу вспомнить ничего другого. Только то, как я бегу через лес. — Елена в отчаянии пожимает плечами. — У меня было какое-то странное ощущение, когда я стояла у дороги. Как будто бы я… убегала.
— Убегали?
Елена кивает. Она убегала, подходящее слово.
— Как вы живете с мужем? — задает он вопрос.
— Хорошо. Столько нового!
— Конечно. Вы его спрашивали?
— О чем?
— Были ли вы счастливы? Может быть, какое-то событие в вашей совместной жизни стало решающим фактором вашей амнезии, — объясняет Росенберг и продолжает: — Для того чтобы человек убегал, должна быть какая-то причина.
— Он говорит, что мы жили счастливо.
Росенберг на некоторое время останавливает на ней взгляд:
— Елена… Может быть, вы вспомните то, что произошло в те дни, когда вы исчезли. В те дни. Забудьте о значительных событиях. Вы понимаете?
— Не уверена…
— Такое впечатление, что ваша память хочет впустить вас в себя. Но только в какую-то определенную дверь. — Он наклоняется немного вперед, сидя на стуле, складывает руки и продолжает говорить тише: — Рассматривание старых фотографий, где вы с детьми, ничего не дает. Так не удается заставить память вернуться. Хватайтесь за то, что память вам показала: как вы бежите через лес. Продолжайте с этого момента. С того, что произошло перед тем, как вы бросились бежать. Или чуть позже.
* * *
Эдмунд выходит из дома вместе с Росенбергом. Это раздражает Елену — она чувствует себя ребенком, которому сказали: «А сейчас дай поговорить взрослым без тебя». В этом есть что-то такое, думает она, к чему она не может привыкнуть, связанное с ее полом. Эдмунд окружает себя в доме женщинами: пожилая дама в одежде гувернантки, девочка на конюшне… А Елена не подходит на роль жены, которая будет стоять и мило улыбаться, пока он по-взрослому будет разговаривать со взрослыми.
В ней слишком много от Луизы — от женщины, которая управляла кафе, каждое утро рано вставала, ходила за рыбой в коптильню, выпекала хлеб своей собственной закваски на пахте, купленной в общине Святого Клеменса, и на меду, собранном в окрестностях. Она договорилась с «Карлсбергом» о бесплатных навесах за то, что будет у себя продавать только особое пиво из старой пивоварни. Она очищала угрей от кишок, пузырей и крови, солила их месяцами, чтобы они были готовы к осеннему столу, — божественное блюдо с маринованной свеклой. Этому рецепту следуют на острове почти сто лет, и в нем нельзя ничего менять ни на йоту, если вы не хотите допустить местного народного восстания. Она составляла финансовые отчеты и драила «Родалоном» морозильники, чтобы устранить запахи мяса, рыбы и лимонного шербета. Об этом она должна как-нибудь рассказать Эдмунду. Интересно, а знает ли он, что такое «Родалон»?