— Меня? — возмутилась я. — Меня-то за что? Что я ей сделала?
— Я думал, ты ей понравишься. Особенно то, что ты англичанка. Она без ума от вашей королевы.
— Может, тебе надо было сказать, что я — ее родственница, голубых кровей? — с сарказмом спросила я.
Эрик как-то странно то ли хмыкнул, то ли шмыгнул носом. Надеюсь, он не собирается плакать? О господи…
— А что ты проиграешь Эду, если нас не пригласят на День благодарения? — спросила я.
— Пикассо, только и всего.
— Что? Этого мерзкого павлина? Так стоит ли переживать?
— Не павлина, — вздохнул Эрик. — Набросок к «Гернике», тот, что висит у меня в ванной.
— У тебя в ванной висит настоящий Пикассо?
— Временно, пока я не решу, что делать со стенами в кабинете.
Мы говорили на разных языках.
— Послушай, ну и отдай ты ему Пикассо! Отыграешь его обратно как-нибудь в другой раз, когда вы снова поспорите, а?
— Да плевать я хотел на Пикассо, — сказал Эрик. — Мне и на машину, честно говоря, плевать. Но я не вынесу, если мама так и не заговорит со мной! Я думал, если она увидит меня… особенно, если она увидит меня здесь, с тобой…
Что мне было сказать? «Эрик, твоя мать не хочет принимать тебя таким, каков ты есть. Она плохой человек. Забудь, что она тебя родила и продолжай жить дальше и двигаться вперед»?
Это было то, что я на самом деле думала. Но Эрику я сказала совсем другое.
— Знаешь, что толку глазеть на нее с другого конца танцплощадки? Никто не поверит; что мы с тобой влюблены друг в друга, если ты будешь весь день таращиться только на свою мать. Попробуй сделать вид, что тебе хорошо со мной, что мы прекрасно проводим время вместе, и ты ее заинтригуешь: она не выдержит и подойдет.
— Ты думаешь?
— Женщины все такие, — уверенно заявила я.
— Ладно, — согласился Эрик, немного оживая. — Давай притворимся, что нам весело.
Он придвинул свой стул поближе к моему и, развернувшись ко мне, изобразил подобие улыбки, которая больше была похожа на оскал.
— Боже мой, Эрик, ты так улыбаешься? Это же кошмар.
— Как могу, так и улыбаюсь. По тебе тоже не скажешь, что ты всем довольна.
— Ты прав. Давай о чем-нибудь поговорим.
— О чем?
— Ну хорошо, давай делать так, как нас учили в драмшколе, если мы в массовке изображали беседу. Смотри, ты просто несколько раз повторяешь слово «абракадабра», а время от времени вставляешь «сы-ы-ыр» и улыбаешься. Понял?
Эрик фыркнул.
— Нам никто не поверит.
— Да это всяко лучше, чем то, как мы ведем себя сейчас. Люди думают, что мы ссоримся, а предполагается, что мы влюблены, у нас роман, который начался, между прочим, не так давно.