— Ты думаешь, у Антонио случайно такой акцент? Он же итальянец, а они там все… помнишь «Крестного отца»?
— Понятно.
Да… Угораздило же меня! Итак, я теперь работаю официанткой в стрип-клубе для трансвеститов, и мой босс — итальянский мафиози. Мафиози, который так печется о богатых и знаменитых клиентах, что в случае огласки официанткам грозит пара цементных башмачков да прогулка до края пирса Доквейлевского пляжа (где, кстати, ежегодно вылавливают больше тел, чем на любом другом пляже мира).
Значит, вот что случается с «хорошими девочками», которые плохо себя ведут! А стоят ли щедрые чаевые такого риска? Я думала об этом так, словно выбирала — согласиться мне подработать в выходные в «Маркс энд Спаркс» или остаться дома и посмотреть воскресные телешоу.
Полторы штуки — хорошие деньги, тут, я думаю, никто не поспорит. Но что-то я сомневалась, что Аталанта заработала их так вот просто, обслуживая столики. Единственное, что немного утешало, это то, что с полицией у меня проблем не будет. Аталанта заверила, что Антонио знает районных патрульных и они смотрят сквозь пальцы на то, что у многих нет разрешения на работу, и еще тут можно курить внутри помещения.
— Разрешение курить стоило дороже, — признался мне потом Антонио.
— Я думала, в Лос-Анджелесе вообще не курят, и не только в помещениях, — сказала я, — здесь же даже на улице вообще не «стреляют».
Антонио уставился на меня круглыми глазами.
— Я имела в виду «не стреляют» сигареты, — быстро пояснила я. — В смысле не просят закурить.
— Девочка, надо учиться говорить правильно, — наставительно произнес мой новый босс.
Тем же вечером, за несколько минут до открытия бара, я стояла в туалете перед зеркалом и прилаживала к глазам накладные ресницы — у Аталанты оказалась запасная пара. «Изысканные», — сказала она, протягивая их мне. Ресницы были ярко-розовыми, блестящими и создавали очень убедительное впечатление, будто у меня конъюнктивит.
Хорошо бы Джо был рядом, но он, как назло, выступал в этот вечер на свадьбе в другом месте. Надо было собраться с силами и справиться самой.
— Представь, что это просто роль, — сказала я своему отражению и в очередной раз ткнула в глаз карандашом. У меня почему-то дрожали руки. — Давай иди туда и «зажги» как следует! Потом приедешь домой, и все снова встанет на свои места.
В конце концов, что такое сыграть официантку по сравнению с тем, чтобы изобразить палку или камень? Это были самые частые упражнения, которые мы выполняли в драматической школе, а это, кстати, была лучшая школа в Лондоне. И у меня были лучшие оценки за «камень». Для себя я определяла эту роль как «кварц, зажатый, как в бутерброде, между двумя ломтями гранита». Я неподвижно сидела с застывшим выражением лица.