Помню один случай. Как-то видим, что через село идет поляк, и мы его знаем, потому что он в школу ходил с нами вместе — пацан, может быть на год старше меня. А нас было трое ребят и две девушки там стояли, недалеко от нашей хаты. Я говорю: «Чего ты пришел?» А он ходу. Мы за ним. А у него граната — и он этой гранатой на нас. Я кричу: «Хлопцы, ложись!» А там такие рвы у дороги, мы — туда, залегли. Граната — бух! А мы с собой ничего не имели. Я тогда еще не имел оружия, у нас дома оружие хранили, но мне его не доверяли. Я уже говорил, что мой отец имел пулемет, а еще был спрятан «наган», я находил его не раз. Днем оружие не брали, брали только на вечер, выходили на улицу дежурить, спали где-то за клунями. Потому что ночью смотришь — там горит, там горит, и Бог его знает, нападут на тебя, или не нападут. Но самооборона у нас действовала, и по селу ходили, и за селом ночью обход делали наши мужики с оружием — те, что раньше служили в армии. Оборонялись как могли — вот так. А тот поляк убежал. Мы рассказали об этом старшим, хлопцы два раза делали засаду, но так его и не поймали.
Так что у меня было очень и очень напряженное детство. Когда нам, ребятам, стало лет по четырнадцать-пятнадцать, мы начали доставать себе оружие. Я достал себе четыре гранаты и немецкий «штайер» на десять патронов.
Когда немцы отступали, то опять отца забрали, с телегой в обоз. Заехали за Холм, и там между Люблином и Холмом на них налетела авиация, стали бомбить, отец бросил лошадей и убежал домой. Вот сколько у него было приключений!
А.И. — Когда опять пришла Красная Армия?
А.К. — В 1944 году, в августе месяце, еще жнива не начались. Где-то в октябре пришли к нам, описали имущество — это уже польская коммунистическая власть. А в ноябре стали нас выселять. Да и нам пришлось самим бежать, потому что к нам домой приходили. Сначала прибежали отца забирать, но сосед увидел это дело, побежал к советским армейцам — они стояли в селе. Комендант прибежал со своими ребятами-автоматчиками, окружил поляков и разогнал. Но их не трогали, потому что это была официальная польская часть. Вот так спасли моего отца, но нам уже некуда было деваться… В нашем селе никто не хотел выселяться, поэтому поляки подсылали специальные группы, чтобы они дома поджигали, чтобы люди скорее выезжали.
В ноябре месяце 1944 года мы выехали из дома. Взяли, что могли взять — хлеба, муки, забрали свой плуг. Запрягли коня — у нас только один конь остался. Сосед-поляк нам помог собраться. Погрузили все на телегу и поехали — отец с мачехой, брат и я. Заехали за тридцать пять километров, в Холм, простояли там дней, наверное, с десять, ждали пока вагон дадут. На морозе, уже снег выпал… Потом всех погрузили в вагоны и погнали в Одесскую область. Остановились на станции Буялык, не доезжая тридцать или сорок километров до Одессы. Нас приехало три семьи, все вышли из вагонов. Видим, что никому мы не нужны — пошли искать, где приткнуться. Отец ушел, километрах в пятнадцати нашел хату свободную, стали туда перевозиться — он лошадьми повез имущество в ту хату, а мы остались в вагоне. Приходит к нам директор МТС, говорит: «Что вы сидите? В восьми километрах отсюда есть брошенная немецкая колония — очень много пустых домов!» Повел нас туда, мы посмотрели — дом из резаного ракушняка, есть сараи, колодец внутри. Приехал отец, мы ему рассказали все, показали этот дом — дом хороший. Перевезли туда имущество и стали жить в этой колонии, все три семьи. Колония принадлежала к селу Гудевичево, железная дорога там была близко, и до Одессы близко — это сейчас Ивановский район, а тогда назывался Яновский.