«Ясно, — подумал он, — что я провалил свою работу. Все слишком запутано. Сложно».
Фен догадался, о чем он думает, и в нем проснулась совесть.
— Послушайте, суперинтендант, — сказал он, — думаю, вы понимаете, что у меня сложилась четкая картина насчет всей этой истории. И я надеюсь, вы не обидитесь, если я добавлю, что у вас такой картины нет.
— Да, сэр, признаю, — вздохнул Стэгг. — Я действительно ничего не понимаю в том, что происходит, и не вижу смысла скрывать это. Я полностью в ваших руках.
Фен нахмурился, разглядывая свои ногти.
— Проблема вот в чем, — произнес он. — Я уверен, что знаю все ответы на интересующие нас вопросы, но у меня нет веских доказательств. Дело кажется простым, но оно вполне может развалиться в суде. Как известно, за одно преступление два раза не судят. Но я предлагаю вот что: дайте мне времени до полуночи, и если мне не удастся отыскать требуемые доказательства, я расскажу вам все, что знаю сам.
— Согласен, сэр. Желаю удачи.
— Какие у вас планы на сегодня? Где мне вас найти?
— Для начала я съезжу в Кэстривенфорд и возьму ордера на обыск. Надо прочесать квартиры Уэллса, Филпотса, Матисона и Этериджа. Манускрипт, оружие и все такое. Скорее всего, преступник к этому готов, но мы сделаем, что можем. В любом случае я оставлю в участке информацию, чтобы меня нашли, если я вам понадоблюсь.
Фен торопливо поднялся и проговорил:
— Тогда вперед! На вечеринке в саду будет много подозреваемых, поэтому я отправлюсь туда. Потом расскажу, как все прошло.
Стэгг улыбнулся:
— Удачной охоты, сэр.
Фен вышел через школьные ворота и направился в Снэгсхилл. Это был зажиточный район с тихими улочками, красивыми домами и уютными лужайками — приятное место, где обычно селились пожилые люди, и обстановка свидетельствовала о респектабельности его обитателей. Но сегодня здесь было оживленнее, чем обычно. По главной улице взад-вперед сновали родители и ученики, приветствовавшие Фена с почтением, а те, кто присутствовал на вручении наград, — и с искренним теплом. В другое время это польстило бы его тщеславию — потому что Фен был человек тщеславный, хотя и любил подшучивать над этим свойством, — но сейчас просто машинально отвечал на приветствия. Фен был слишком занят собственными планами, чтобы думать о чем-нибудь другом.
Конечно, он был прав, заявив Стэггу, что дело пока сырое и его рано передавать в суд. Все его рассуждения о рукописях Шекспира, пока они ничем не подтверждены, будут подняты на смех любым опытным экспертом. Сломанные часы Сомерса и записку Лава можно истолковать совсем иначе. Но в целом решение казалось ему очевидным: он просто не мог представить ничего другого.