И другой мир не помог. Тот, где толерантность достигла абсурда. В котором литературных героев приравняли к обычным живым людям и обязали подчиняться общечеловеческим законам и правилам. Там по всей стране устраивались многочисленные судилища над писателями-фантастами, у которых в романах гибли люди. Авторов, по закону несущих ответственность за жизни героев, частенько сажали за массовые убийства, особенно тех, кто работал в жанре героического фэнтези. Писательницу с псевдонимом Львица бросил под жернова правосудия известный писатель с псевдонимом Церковник. Он тайком вписал в её новый роман несколько кровавых сцен. Автор с псевдонимом Речник всеми силами пытался ей помочь, поскольку убийство около сотни литературных персонажей грозило пожизненным заключением. А редактор с псевдонимом Русый только наблюдал со стороны, ничего не предпринимая. И на том спасибо.
И третий мир не помог. Мир чистой математики, где жили припеваючи непрерывные функции в банаховом пространстве. Там функцию A(L) очень подло продифференцировал "функций" Z(H), а "функций" G(D) никак не мог её обратно проинтегрировать. А повелитель закрытого интервала [v, g] быстрорастущий "функций" BG(R) не помогал, но и не мешал. Возможно, он сам побаивался, потому что не принадлежал к касте властных экспонент, не боящихся ни дифференцирования, ни интегрирования.
Десятки миров, десятки реализаций...
Мир, где качество не могло угнаться за количеством, и скачки-переходы притормаживали. Там на улицах мегаполисов скапливались огромные пробки из конных экипажей, а на проезжей части громоздились кучи навоза. Там звездолёты, совершающие нуль-транспортировку через четвёртое измерение, управлялись бортовыми ЭВМ на перфолентах, а в машинных отделениях космических лайнеров коптились толпы кочегаров.
Мир, где всё было неправильно, и любая вещь ошибочна. Там всё строилось на явлениях: сперва что-то происходило, а потом под него подстраивалась реальность и подбирались законы. Казалось, что там сама природа вынуждена постоянно оправдываться, пытаясь подогнать новые законы под необъяснимые и непонятные явления, возникающие то тут, то там.
Мир, в котором наука построена на вере. Там учёные не изучали, а верили. Там принималось на веру любая гипотеза, если предложивший её был достаточно убедителен в своей вере и мог бы за свою мысль вынести пытки и костёр.
Мир, где жили по два раза. Все жили, и люди, и животные, и растения, и страны, и планеты. И второй раз родившийся прекрасно помнил свою прежнюю жизнь. Он осознавал, что ему дана вторая попытка, и у него есть шанс не повторить ошибок прошлого и прожить новую жизнь иначе.