Когда я дошла до того момента, как мы с Тони остановились в гостинице и он рассказал мне о драконе в Рэтби, сестра Констанс жестом прервала меня. Она подошла к неподвижной Маргарет и сказала:
- Твой плащ высох, пойдем, я провожу тебя и покажу кое-что. Ты и так знаешь уже столько тайн – одной больше, одной меньше, неважно.
У меня было ощущение, как будто я просматриваю запись с камеры видеонаблюдения, установленной под потолком. Хотя представить камеру в средневековой крестьянской хижине было крайне сложно.
Маргарет встала, взяла плащ, набросила его на плечи, и они с аббатисой вышли. Я облетела хижину, рассматривая внимательно каждую деталь. Точнее, это не было полетом - я просто перемещалась мгновенно туда, куда хотела попасть. «Я везде», - вспомнились мне слова Маргарет.
Сестра Констанс вернулась, села на скамью.
- Я бы предложила тебе хорошего вина, - сказала она, - или ежа, но… Что ж, продолжай.
Если бы я когда-нибудь говорила так раньше, то, наверно, стала бы самым знаменитым в мире оратором. Слова – то есть мысли – текли плавно и свободно, не запинаясь и не перескакивая с одного на другого.
Наконец я закончила. За окном стемнело, но сестра Констанс не зажгла свечу или масляную лампу. Весь свет в хижине был только от очага, куда она подбросила несколько поленьев, предварительно выкатив палкой спекшийся глиняный ком. Я знала, что в глине запекают птицу и рыбу, но и представить себе не могла, что такое можно проделать с ежом. Поэтому мне было крайне любопытно, что находится внутри.
Света, о чем ты думаешь, а? Ты теперь даже не человек, а нечто. Почти ничто. Призрак. Дух. И тебя интересует, как выглядит запеченный еж?
Сестра Констанс подхватила комок грубой тканью, сложенной в несколько раз, и перенесла на стол. Ударила по нему палкой – глина треснула, в ней остались иголки и шерсть. В деревянную миску она положила кусок остро пахнущего темного мяса размером чуть больше кулака.
- Никогда не пробовала ежа, - сказала я. – На что он похож? На вкус?
- Немного на цыпленка, только сладковатый, - сестра Констанс выбрала из выпотрошенного брюшка пряные травы и оторвала кусочек мяса. – В Риме их ели еще до Рождества Христова. Специально выращивали. А жир ежиный – лекарство. От ожогов. И от кровавого кашля. Сейчас ежи жирные, к спячке готовятся. Кидаешь в горшок сразу несколько и держишь на углях ночь. К утру остается шкура, кости и жир. Ну, и клещи, конечно, но их легко отцедить.
Я прислушалась к себе, не жалко ли мне ежиков. Ежиков было жалко. Но как-то абстрактно. Не больше, чем свинью над тарелкой котлет.