Когда Иван Дмитриевич с поручиком ворвались в гостиную, Стрекалова стояла в дверях спальни и уже не кричала, а говорила с жалкой размеренностью механической куклы, у которой иссякает завод, все тише и тише:
— Убийца… Как вы посмели прийти сюда? Негодяй, как вы посмели…
Певцов отдирал от косяка пальцы ее левой руки, правая была вытянута вперед, но указывала не на Шувалова, а на другого графа — Хотека.
Щеку Стрекаловой, как каторжное клеймо, уродовала красная печать, след смятой наволочки.
— Вы снова здесь? — заорал Шувалов, увидев Ивана Дмитриевича. — Вон! Ротмистр, выкиньте прочь эту сумасшедшую бабу! Что она мелет?
— Постойте, — властно вмешался Хотек. — Я хочу знать, кто она.
— Эта женщина любила князя, — сказал Иван Дмитриевич.
Хотек перевел взгляд на Шувалова:
— Граф, надеюсь, вы понимаете, кого она оскорбляет в моем лице?
— Убийца! Как совести хватило надеть! — Отпихнув Певцова, Стрекалова шагнула к послу, сорвала с его груди траурную розетку, смяла в кулаке, но тут же пальцы бессильно разжались, черный шелковый цветочек упал на пол.
— Поднимите! — рявкнул Шувалов.
Стрекалова затрясла головой, крупные слезы брызнули из-под век. Певцов подобрал розетку и с поклоном вручил Хотеку; тот небрежно сунул ее в карман, сказав Шувалову:
— Вынужден требовать ареста этой дамы. Я лично буду присутствовать на допросе.
— Ротмистр! — приказал Шувалов. — Увезите.
— Слушаюсь, ваше сиятельство… А куда везти?
— В крепость.
— Нет, — Иван Дмитриевич заслонил Стрекалову. — Я не позволю.
Певцов и Рукавишников, переглянувшись, устремились к нему, но рядом с Иваном Дмитриевичем встал его новый друг, Преображенский поручик, которому уже нечего было терять. Он выхватил шашку, свирепо хакнув, отмахнул ею перед собой — уих-вьих! — и повернулся к Шувалову:
— Ваше превосходительство, это я отомстил князю фон Аренсбергу.
— Берегитесь! — крикнул Певцов, не решаясь подойти ближе.
Шувалов отшатнулся, а поручик, сделав шаг вперед, припал губами к лезвию и протянул ему шашку:
— Вот орудие моей священной мести…
От дыхания туманное пятно растеклось по клинку. Когда оно съежилось и растаяло, Шувалов опасливо принял шашку, не зная, что с ней делать дальше.
— Довольно ломать комедию! — не выдержал Хотек. — Ваши актеры хороши, но почему вы не объяснили им, что Людвига задушили подушками?
Стрекалова умоляюще смотрела на Ивана Дмитриевича:
— Что же вы молчите? Вы обещали уличить убийцу!
* * *
Кровь у Константинова текла из носу и скоро перестала. Он поднялся. У двуглавых орлов на пуговках образовались проплешины в оперении, как после линьки, — оттого, что ими пробороздили по камням. Нижняя пуговица вовсе оторвалась. Глаз, метко пораженный трактирным половым, начал заплывать, остальное все было в порядке.