– Тогда, если я доеду до Сеннен-Гарта…
Мы поговорили еще, повторяя эту версию, чтобы не упустить ни одной детали.
– Знаешь, – сказал я наконец, – я склоняюсь к тому, чтобы не избавляться от велосипеда. Кто угодно может свалиться в темноте в неогороженную штольню, но никто не заедет туда на велосипеде. Если велосипед исчезнет, это вызовет больше подозрений, чем если его найдут. А если я продырявлю заднюю шину и оставлю его на дороге в Морву? Полиция может решить, что с Джонасом, который шел по пересеченной местности к ферме своих сестер, в темноте случилось несчастье.
– Но бросит ли Джонас велосипед? Разве он не слезет с него и не покатит с собой?
– Он устал и зол. Может быть, остановилась машина и его подвезла.
– Да, полагаю, это возможно.
– Дело в том, что если они не найдут тело, то не смогут ничего доказать, а тело они никогда не найдут.
– Правда.
– У тебя есть какие-нибудь перчатки?
– Да… а что?
– Я начитался достаточно детективов, чтобы знать, что нельзя трогать велосипед руками.
Она ушла на поиски старых перчаток Филипа, а я вышел во двор, чтобы найти мешковину и потом завернуть в нее тело. Когда я вернулся, она ждала меня на освещенном пороге кухни.
– Может, погасить свет? – спрашивала она. – Меня преследует ощущение, что по крайней мере тысяча человек следят за нами в темноте из-за холмов.
– Да, выключи.
– Подожди! Позвони Изабелле сказать, что задерживаешься.
– Я сначала положу тело в машину, а велосипед в багажник.
Мы молча работали в темноте. Когда мы наконец закончили, я вернулся в холл и взял трубку.
– Пожалуйста, Сент-Джаст, двадцать один… – Я подождал, слушая пустую тишину. – Алло, можно мне поговорить с женой?.. Изабелла? Дорогая, мне очень жаль, но Джонас устроил настоящую сцену – он уже ушел, но мать расстроена, поэтому я останусь здесь еще по крайней мере на час… Не жди меня, пожалуйста… Прости, дорогая…
Когда я клал трубку, мать подошла ко мне.
– Она рассердилась?
– Да, боюсь, что рассердилась. – Мне было холодно, я устал, у меня не осталось ни сил, ни чувств.
– Бедняжка, наверное, она ненавидит тебя за то, что ты проводишь время со мной. – Мать положила руку на мою. – Джан-Ив…
Я поднял глаза:
– Да?
– Не говори ей.
– Думаю, придется. Но это не имеет значения: жена не может давать показания против мужа.
– Не говори никому, – сказала мать. – Никому. – Для такой пожилой женщины ее голос звучал очень сильно. – Послушай, Джан. Мы с тобой – единственные, кто знает об этом ужасном случае. Я скоро умру, и после этого ты будешь единственным, кто знает. Держи это при себе. Не нужно изводить себя чувством вины. Ты не виновен в убийстве. Это была случайность, и я знаю это так же хорошо, как и ты. Кроме того, он ударил первым, а ты ударил, защищаясь: любой суд тебя оправдал бы, если бы мы только могли доказать случившееся, но мы не можем, поэтому мы поступаем правильно, хотя и рискованно. Не делай ситуацию еще более опасной, чем она есть! Не говори ни единой душе о том, что случилось. Ни Лиззи, ни Уильяму – и ни в коем случае Изабелле. Это неправильно, что между мужем и женой не должно быть тайн. Иногда лучше, когда секреты есть, и это как раз тот случай. Понимаешь, она слишком молода, она не знает жизни, хотя и любит притворяться, что знает. Для нее это будет слишком тяжело, да и к тому же, как бы она тебя ни любила, она всегда может задуматься о том, была ли это случайность. Ты меня понимаешь?