— Полковник лично их уничтожил.
— Скажите, м-ль Жюжеван, а вам не доводилось ничего слышать о некоей молодежной радикальной группе, к которой мог примыкать покойный Николай? Может, кто-то из приятелей Николая упоминал о чем-то подобном или он сам говорил?…
— Нет, никогда. А что, была такая группа?
— Как вы думаете, м-ль Жюжеван, у Николая были враги? Может, кто-то хотел его смерти?
— Вы все-таки думаете, что его убили? — она метнула испуганный взгляд на Шумилова. И замолчала. Чувствуя, что Шумилов ждет ответа, проговорила сумрачно:
— Нет, мне неизвестны его враги.
За разговором они подошли к дому Прохорова. Протянув на прощание руку в тонкой перчатке, м-ль Жюжеван пообещала заехать на следующий день в прокуратуру и подписать протокол. После чего она скользнула под козырек крыльца, оставив у Шумилова необъяснимое сожаление от того, что конечная точка маршрута оказался так близко. «Незаурядная женщина, — думал Алексей Иванович, — умна, наблюдательна. Однако не все в ее рассказе стыкуется с показаниями Софьи Платоновны. И почему это Прознанские — старшие не рассказали об истории с папиросами?» Но даже не это смутило Шумилова: самым настораживающим было то, что папиросы, пропитанные морфием, появились в доме Прознанских на следующий день после того, как канцелярия столичного градоначальника получила анонимку с рассказом о радикальной студенческой группе.
Долговязый продавец за дубовым аптечным прилавком помчался за провизором еще до того, как Шумилов успел к нему обратиться. Урок, стало быть, пошел впрок. Иван Цизек вышел к Шумилову в торговый зал в своем неизменном гуттаперчевом переднике и с полотенцем через плечо.
— Ал-лексей Ивановитч, вот сегодня Вам не удастся отказаться от моего кофею, — улыбнулся вместо приветствия немец.
До этого они не виделись почти год, но то, что Шумилов на протяжении двух дней дважды его беспокоил, казалось, нисколько Цизека не смущало.
— А я и не стану, Иван Францевич. Напротив, я попрошу кофею и не меньше получаса Вашего времени.
Провизор увел Шумилова к себе, в небольшую комнатку на втором этаже, обставленную старомодной и довольно ветхой мебелью. Пока хозяин колдовал над спиртовкой и закупоренной колбой, в которую предварительно насыпал молотого кофе, Шумилов вымыл руки под рукомойником и вытер их белоснежным накрахмаленным полотенцем, повешенным тут же. Немец был аккуратистом во всем и полотенце его разве что не хрустело. Шумилову пришло в голову, что если его уронить на пол, полотенце это останется стоять как солдатский яловый сапог.
— Я Вам предложу кофе с красным перчиком и корицей, — пообещал Цизек.