– Нет, – сказала она.
– Почему нет?
– Я… в общем, не сложилось…
– А был мужчина, который хотел на тебе жениться? Который хотел создать с тобой семью? – Слово семью незнакомец как-то особенно подчеркнул, словно говорил о чем-то особенном, о чем-то почти святом.
«Надо было мне сказать, что у меня есть семья, – инстинктивно подумала Лафонд, – тогда я вызвала бы у него уважение».
– Нет, – ответила она, – такого мужчины никогда не было. А я ничего большего не желаю, чем детей… семейную жизнь…
Похититель с презрением посмотрел на нее.
– Если б ты действительно об этом мечтала, то давно бы уже создала ее. Ты, вероятно, относишься к тому типу женщин, которые больше предпочитают свободу, чем какую-либо связь. Которые считают, что жизнь состоит из таких идиотских вещей, как самоутверждение и независимость. А всё эти чертовы эмансипе – опорочили значение семьи и все разрушили!
«Говори с ним», – подумала пленница. Однажды она где-то прочитала, что похитителям труднее убивать своих жертв, если те разговаривают с ними и входят в близкий контакт со своими тюремщиками.
– А что они разрушили? – спросила Моник.
Теперь взгляд незнакомца был наполнен ненавистью, и она стала опасаться, что во время разговора на эту тему он в любой момент может потерять над собой контроль. С другой стороны, вряд ли он сейчас отстанет от нее.
– Все, – ответил мужчина на ее вопрос, – все, о чем я когда-либо мечтал. Что я когда-либо желал иметь в своей жизни.
Моник с удивлением наблюдала, как его ненависть сменилась ранимостью, которую можно было ощутить почти физически. В этот момент она поняла, что этому человеку была нанесена глубокая травма и он не смог с этим справиться. В каком-то смысле ее похититель тоже был жертвой и защищался от жестокости жизни с тем же инстинктом самосохранения, как и любое живое существо.
– О чем вы мечтали? – спросила она.
«Сделайся его союзником. Покажи ему, что ты его понимаешь. Что ты такая же, как он».
Но вместо ответа тюремщик сам задал ей очередной вопрос:
– Какой была семья, в которой ты выросла?
Лафонд понятия не имела, к чему он, собственно, клонит, но, во всяком случае, по этому пункту она могла сообщить ему только хорошее.
– Это была отличная семья, – с теплом в голосе ответила она и заметила, что при воспоминании о детстве на глаза у нее навернулись слезы. – Мои родители очень любили друг друга, а меня просто-напросто боготворили. Им очень долго пришлось ждать моего появления, и они были уже довольно старыми, когда я появилась на свет. Поэтому я, к сожалению, рано их потеряла. Мой отец умер восемь лет назад, а мать – пять.