Но что было делать? Идти вперед или, может, возвращаться назад? Или пытаться как-нибудь перебраться через трясину в надежде, что дальше будет посуше. Возвращаться, конечно, никому не хотелось, и командир звучно выругался.
— Надо выломать палки. Давайте с палками!
В ближайших кустах они выломали себе каждый по палке, которыми, всякий раз, прежде чем ступить в черную жижу, нащупывали дно. Сапог не снимали — сапоги давно уже были полны воды. Скоро по пояс намокла и одежда. Косте с его босыми ногами было легче, нежели остальным — он часто проваливался, но и быстро выбирался из трясины. Не то что Тумаш, который, однажды глубоко загрузнув, долго барахтался в черной луже, кидаясь из стороны в сторону. Он потерял там сапог, потом долго искал его в развороченной трясине, весь измазавшись в черной грязи.
Далее Костя опять шел впереди, отыскивая сколько-нибудь подходящий путь, за ним на некотором расстоянии брели остальные. Каждый новый шаг давался парню все с большим трудом. Прежде чем ступить в жидкую торфяную массу, он ощупывал палкой дно, стараясь найти место, где потверже. Но твердого, похоже, здесь уже не было, приходилось ступать наугад, каждый раз рискуя провалиться и не выбраться. Командир сзади заметно отставал, терял его следы и ругался. Чувствуя себя виноватым, Костя помочь командиру не мог. Он лишь пробирался вперед, чтобы скорее вырваться из зловещих объятий болота. Остальные, то и дело зло матерясь, следовали за парнем.
Но вот вдали и немного в стороне за болотом показался узкий клинок молодого сосняка. Не сговариваясь, они повернули к нему в тайной надежде, что там кончалось болото...
Оторвавшись от остальных, Костя ушел далеко вперед, на глаз прикидывал, куда ступить и широко шагал по трясине. Иногда удачно, но большей частью проваливаясь — до колен, по пояс, а то и по грудь. К вечеру он был уже весь мокрый, измазанный в черной торфяной жиже. Его санитарная сумка, как ни берег ее от воды, в конце концов тоже намокла. Пробираться по такому гибельному болоту Косте приходилось впервые, никогда прежде в том не было надобности. Летом за ягодами в Боговизну приходили бабы, но собирали их там, где было посуше, в трясину не лез никто. Трясины боялись, о ней рассказывали страшное; места, подобные этому, считались проклятыми. Их сторонились даже зимой. Разве что во время зимних лесозаготовок прокладывали санный путь, когда возили на станцию лес для шахт Донбасса.
Пошли широкие водяные полосы, местами густо покрытые ряской. Перебираясь через одну из них, Костя не рассчитал и провалился в глубину почти с головой. Вынырнув, испугался — так недолго и утонуть. Кое-как выбравшись, взобрался на кочку, вылил из сумки воду, постоял, выжидая, пока стечет с одежды вода. Все-таки Робинзону после кораблекрушения, наверное, было легче, подумалось Косте, он плыл в чистой морской воде. Костя любил читать о море, хотя никогда не видел его. Болото он ненавидел, ягод не собирал. Да он и не любил их. Чаще всего другого ему хотелось хлеба. Но хлеба как раз и не хватало. Особенно весной и летом. Хорошо, когда была картошка...