Брови Гордона удивленно поползли вверх.
— А ты откуда знаешь? — осведомился он. — Во всяком случае, посмотреть не помешает, а? — Покачав головой, он только махнул рукой, когда Тремейн попытался что–то возразить, повернулся и пошел к этому письменному столу, чувствуя себя явно не так бодро, как ему бы хотелось.
— Судорожно глотнув, Тремейн нехотя последовал за ним. Внезапно до него дошло, что он до сих пор сжимает в руке нож Гордона. Смущенно он нажал кнопку, убирающую лезвие в рукоятку, сунул ножик в карман и хотел было подойти поближе, однако в последний момент все же передумал.
— Давай уйдем отсюда. Прошу тебя.
— Гордон не слушал его.
— Но он замедлил шаги, почувствовав, что и ему становится не по себе. Казалось, темнота в мансарде обретает живые черты по мере их приближения к столу и сидящему за ним человеку. Гордона поразило, что свет обеих керосиновых ламп освещал лишь один только стол, но не все помещение, что было весьма необычно. Стол оказался в центре мерцающего, тускло освещенного островка, со всех сторон окруженного странным средоточием сконденсированной тьмы и колыхавшихся теней. И что–то в этом неподвижном лице показалось Гордону знакомым и одновременно отталкивающим. Мысль эта ужаснула его, противный комок по–прежнему стоял в горле, а желудок сжался в тугой, болезненный узел. На долю секунды в его сознании молнией мелькнул вопрос, кто же мог зажечь эти лампы и для чего, но мысль эта ускользнула прочь, так и не оформившись.
— Они приблизились к столу и остановились в двух шагах от него. Гордон бросил взгляд на раскрытые страницы, но ничего так и не смог понять. Произошло нечто странное: он смотрел на необычные значки, заполнявшие страницы, сознавая, что их не могла вывести рука человека, скорее, они уподоблялись корявым попыткам ребенка освоить премудрости каллиграфии, однако их труднопостижимая последовательная регулярность и закономерность чередования наводила на мысль о каких–то незнакомых ему иероглифах. Но как ни пытался он присмотреться к ним, как ни пытался их разобрать, они, словно обладая какой–то магической непроницаемостью, таинственным образом ускользали от него.
С трудом оторвал он взор от этой книги и посмотрел на мертвеца. В следующую секунду Тремейн чуть было не завопил от ужаса.
Глаза незнакомца были широко раскрыты, и Тремейн, подойдя почти вплотную к нему, смог убедиться, что зловещие черты этого лица, его мертвенная бледность объяснялись никак не загадочной хворью, а всего лишь толстым слоем пыли. Пыли, осевшей даже на его зрачках…