головную боль. Слышу, как с каждым стуком сердца ударяются кимвалы, будто кровь, струящаяся по венам, пытается задержать время… перед наступлением катастрофы. Я зажмуриваюсь и прошу о том, чтобы мир и все в нем, кроме этих имен на бумаге, вспыхнуло и сгорело дотла.
— Мистер Макинтайр? — Бергман желает моего внимания.
Не открывая глаз, я тру виски и мысленно проклинаю его за то, что он существует.
— Да.
— Не желаете, чтобы я кратко изложил содержимое документа?
Нет, не желаю.
— Да. — Я с трудом открываю глаза и вижу, что Миранда смотрит на меня с нечитаемым выражением лица.
— Мистер Макинтайр, миссис Букингем…
Я не даю ему договорить, потому что его голос, сталкиваясь с грохотом в моей голове создает диссонанс, который я не могу вынести.
— Я передумал. Дайте мне несколько минут, чтобы прочитать все самому. Вы не против оставить меня одного?
Внутри все начинает бунтовать, и я потею. Легкая испарина — предшественница надвигающейся тошноты. Подумав об этом, я быстро сглатываю, потому что утренний кофе уже готов к немедленной эвакуации. Уж лучше затолкать его назад, чем позволить завершить свою прогулку через обычный выход.
— Конечно, — вежливо произносит Бергман.
Миранда, не торопясь, встает, чтобы выйти. Уверен, вид у меня еще тот, поэтому она с удовольствием наблюдает с первого ряда за тем, как моя жизнь трещит по швам.
Массивная дверь закрывается с гулким стуком, давая знать, что я сейчас один. Я вовремя разворачиваюсь на стуле, чтобы схватить пепельницу, которая стоит за мной, и выплеснуть в нее содержимое желудка. Мое тело выдавливает его из себя с такой силой, будто пытается извлечь все бедствия, которые на меня навалились. Наконец, все заканчивается, и я чувствую, что ненависть, хоть и на время, изгнана. В комнате стоит безошибочно узнаваемый запах непереваренной еды, желудочного сока и невыносимой бывшей жены. Я завязываю мусорный пакет и сосредотачиваюсь на бумагах.
Перед глазами все расплывается. Я ничего не вижу от злости. В итоге, чтение занимает много времени.
Когда Бергман и Миранда возвращаются в комнату, у меня внутри все бурлит. Одни мои мысли могли бы разорвать их на мелкие кусочки. Они устраиваются по другую сторону стола и Бергман сразу включается в игру — на его лице появляется сочувствующее, но бездушное выражение. Миранда же, едва сдерживается. Она уже торжествует и празднует свою победу.
Я знаю, она ждет, что я закричу и выплесну свою злость. Мне хочется этого. Хочется распять ее на стене и вонзать в плоть слова, пока она не начнет истекать кровью и молить о прощении. Но я не следую на поводу своих желаний. Вместо этого я говорю единственную фразу, которая сможет задеть ее за живое: