Неужели и для него последним утешением станет ложь? Это жалкое прибежище… Он — в воде. Он еще способен совершать плавательные движения. Воздуха для легких пока хватает. Но водоворот гоняет его по кругу, не позволяя вырваться на свободу. Пучина затягивает вниз, с мягкой настойчивостью. В слове
пучина, похоже, сконцентрировалось все, что его сейчас угнетает. Это слово следует понимать и в пространственном, и в нравственном смысле. Густава уже
затянуло в корабельный трюм. В этот
собор, построенный из бревен — хоть и погруженных в воду, но держащихся на плаву. Природа, пусть и без определенного умысла, начала испытывать силу его разума. Сам он оказался достаточно легкомыслен, чтобы принять вызов. И не выдержал этот экзамен. Каждый новый вопрос приводил его в еще большее смятение, чем предыдущий. Неспособного кандидата парализовал страх — уже при первой таинственной встрече с судовладельцем. Сегодня — всё как тогда… Если после последних пережитых им часов еще возможно какое-то продолжение, какой-то выход,
пощада, то он, Густав, встретит судовладельца и Эллену — обоих вместе, а не одного без другого.
Поток слез пролился в ладони, которые он прижал к лицу.
* * *
Выйдя в коридор, он заметил суперкарго, сидящего на нижней ступеньке трапа. Тот, похоже, ждал Густава. Ждал, наверное, долго: его лицо (еще недавно, за обедом, свежее) теперь выглядело усталым, осунувшимся. Увидев, что Густав приближается, он сразу поднялся и двинулся навстречу.
— Хотите стать моим врагом? — спросил Георг Лауффер.
— Нет, не хочу, — ответил Густав.
— Значит, решили положиться на Провидение, — сказал Георг Лауффер.
— Ни на кого я не полагаюсь, и меньше всего на себя, — возразил Густав.
— Вы мне ничего не обещаете, — продолжал Георг Лауффер. — Непостижимо, почему я ждал от вас большего!
— Большего? — переспросил Густав.
— Поддержки, — пояснил суперкарго. — Пустое утешение я мог бы найти и в одиночестве.
— Я на этом корабле самый маленький человек, — сказал Густав. — Возможно, также самый незнающий и меньше других способный чему-нибудь научиться. Мое положение не упорядочено: я здесь присутствую случайно. И моя любимая — ради которой я, отказавшись от защищенности, рискнул стать слепым пассажиром — тоже исчезла случайно. Если мне, неожиданно для меня, и выпала здесь какая-то задача, то самая неблагодарная: искать человека, который — вопреки рассудку — исчез. А чтобы идиотизм этой ситуации превысил всякую меру, мне на шею повесили парочку теорий о теперешнем местонахождении девушки. В результате мои намерения зависли в неопределенности. И я не знаю,