в лимонном сафьяне, альбом старинных фотографий, купленный, видимо, с рук, и несколько безделушек. Он стал смотреть, что подарили другим, заметил нежные взгляды Марии и Иосифа и почти позавидовал им, а потом обратил внимание, что приехавшие вместе женщины были похожи друг на друга: значит, Антуанетта, которую он знал давно, была со своей сестрой Анной, с которой он знаком не был. Это взволновало его, поскольку однажды он едва не влюбился в Антуанетту. Утро было великолепное: ясное, морозное; когда он вышел в кухню, то застал там Анну — она поднялась первой и готовила кофе.
Десять следующих дней были безоблачными. Анна, сестра Антуанетты, худой и очень высокой блондинки, была такой же высокой, но поплотнее и брюнеткой на двадцать лет моложе Жюльена; они вместе гуляли, она рассказывала ему о своих занятиях, но, когда он захотел поцеловать ее, отстранилась. Он спросил:
— У тебя в Париже жених? Любовник?
Она улыбнулась: никого у нее нет. В конце концов она позволила ему поцеловать ее, но дала понять, что больше ему рассчитывать не на что.
— Почему? — снова спросил он.
— Потому что я не хочу, — вновь улыбнулась она. И пояснила, что в свои двадцать четыре года еще ни разу не была с мужчиной, за что он почти влюбился в нее. Эти прогулки и признания продолжались все оставшиеся дни. Она рассказывала ему о своих друзьях, любимых книгах, а он только удивлялся, почему Антуанетта никогда не упоминала о ней. Остальные также много говорили о литературе и о вероятности смены кабинета. Один из гостей, врач, заверив слушателей в надежности источников, вполголоса поведал о недуге, которым страдает глава правительства: воспаленное лицо, провалившиеся щеки, распухшие кисти рук, — и назвал по-ученому болезнь, о неумолимости которой всем было хорошо известно. Но Жюльен почти не слушал, а когда заговаривали о его предстоящем отъезде в Н., он вздрагивал, словно речь шла о ком-то другом.
Однажды ночью, в полнолуние, Жюльен предложил Анне отправиться посмотреть горную деревню, эти каменные лачуги, то там то сям раскиданные по пустошам за деревнями Горд и Кабриер-д’Авиньон. В машине Жака они добрались до начала тропинки, пробитой прямо в скале, затем двинулись по ней пешком при лунном свете. Словно плашмя лежащие на огромной природной слегка наклонной плите, лачуги, окруженные и связанные между собой заборами, соответствовали тому представлению, которое составилось у Жюльена о затерянной высоко в Андах деревне. Некоторое время они шли среди нагромождения безлюдных домишек, затем Жюльен остановился и поцеловал Анну нежнее, чем обычно. Губы девушки были холодны, и ему пришло в голову, что, стоя посреди этой каменной деревни, освещенной голубоватым лунным светом, они образуют как бы скульптурную группу из камня, неподвижную и окоченевшую.