5 ноября
«Я еще никогда не видел настолько мобилизованную толпу. Это куда хуже, чем демонстрация 1 Мая. В этот день, верите вы в происходящее или не верите — какая разница, совершается ритуал. И от этого никуда не деться. Меня же особенно угнетает то, что тысячи мужчин и женщин собираются по свистку, берут в руки плакаты и флаги, выкрикивают лозунги, и все это по совершенно надуманному поводу. Подобное оболванивание масс — следствие презрительного к ним отношения.
8 ноября
События, конечно, могли бы повернуться по-другому. Но в глубине души я нахожу нормальным, что все произошло именно так. История всегда трагичнее, чем мы думаем. В политической деятельности нельзя полагаться на то, что все уладится само собой, этот принцип должен стать основным».
Руководствуясь именно этим принципом, Шарль, хотя Жан и просил не предпринимать никаких демаршей, обратился к начальству за разрешением отправиться в советский МИД и там лично поговорить об отказе, касающемся женитьбы его друга и Наташи. К его удивлению, принимавший его дипломат был тот самый молодой человек, с которым он уже неоднократно встречался, вежливый, улыбающийся, в отличие от обязательного чиновника, молча присутствовавшего при их беседе и записывавшего все, что говорили Шарль и его собеседник. Дипломат не только не отрицал, что это дело ему знакомо, но и заявил, что его весьма заинтересовало сообщение Шарля о положении Жана и Наташи и что он готов изучить все данные «совместно с компетентными службами». Вместе с тем не будет ли нескромным с его стороны спросить — поскольку Шарль сказал, что был знаком с этим молодым французом еще до приезда в Москву, — это его личный друг или речь идет о простом знакомстве? Не вдаваясь в детали, Шарль ответил, что знает Жана очень давно.
— Наши родители были вместе арестованы и отправлены в концлагерь в Германию.
Эта деталь, казалось, поразила советского дипломата, и Шарль увидел, что у того, кто записывал их беседу, карандаш застыл в воздухе.
— Они были в Сопротивлении? — спросил Шарля собеседник.
— Да. — Шарль сказал, что родители Жана и его собственный отец погибли в лагере, а мать умерла вскоре после освобождения. Тогда Юрий Беластров, второй секретарь первого европейского отдела МИДа, встал и, протянув Шарлю руку, сказал, склонив голову:
— Примите, господин де Ла Виль Элу, мои искренние соболезнования.
Шарль поднялся и, пожимая протянутую руку, испытал некоторое волнение, настолько непосредственной показалась ему реакция собеседника. Поэтому, когда в конце разговора тот пообещал лично и активно заняться делом Жана, слова его не прозвучали для Шарля пустой болтовней.