— Ты говорила с Евой? — удивился я, ухватившись как тонущий за соломинку — за знакомое имя.
— Она не рассказала тебе? Странно. Хотя она все равно не услышала меня. Не захотела услышать.
— А что ты ей сказала?
— Да почти ничего. Дала прочесть дневник.
В голове у меня завертелись все мысли разом. Вспомнилась наша первая встреча с Евой. Когда я и нашел дневник. Я протягивал его ей, а она даже отступила назад и побледнела. А я все твердил: «Вы кое-что забыли. Эту вещь. Вы забыли. У меня. Это — ваше». И одновременно как-то разом получили разумное объяснение и астрологические карты у нее на столе, и многое другое. А может быть, это она попросила свою мать рассказать мне историю ее подруги? Сама-то Ева, наверно, слышала ее не раз. А потому сразу поверила во все, что написано в дневнике Инги. Потому что слышала одну из этих историй от собственной мамы.
За стеной раздались звуки Лунной сонаты.
Моя соседка учится в музыкальной школе или в училище уже, не помню, но мучит музыку часами как раз за стеной моей кухни. Поначалу мне такое соседство доставляло головную боль, и я даже подумывал о том, чтобы что-нибудь со стенкой сделать на предмет усиления звукоизоляции. Но затем понял, как мне повезло в том смысле, что играть девочка могла бы за стеной комнаты, где я работал и спал, и тогда уж мне пришлось бы несладко. Кстати, давно ее не было слышно. Уезжала, может быть. Вот теперь возьмется за Лунную сонату — что за радость. Еще бы играла, так нет — будто душит музыку, то сбивается некстати, то долбит и долбит один кусок…
— О чем ты задумался? — спросила Инга, касаясь моего плеча.
— Слышишь, — спросил я. — Какая чудная музыка…
Но тут первые аккорды оборвались, и соседка начала долбить последние несколько тактов, пытаясь вытрясти из них душу. Так что реверанса Инге не получилось. Получилась насмешка. Как и с нашими отношениями. Но она сделала вид, что музыка действительно прекрасная. Вот так мы с ней и могли бы жить вместе. Делая вид, что относимся друг к другу тепло. А что?
Нужно же проявлять какое-то сочувствие к людям. Какую-то эмпатию. Как говорится, давайте станем человечнее. Вы пожалеете меня, я пожалею вас — вот и состоялась дружба. Чего же еще? Скажете, это страшнее смерти? И соврете.
Ничего нет страшнее смерти.
Хотя есть, наверно. Противоестественная гибель горячо любимых близких людей. Но ведь это когда вы давно знакомы. Когда уже прожили столько и пережили, и вот вдруг случается страшное…
Но мы с Евой едва знакомы. Это не тот случай. Да, ничего лучше в моей жизни еще не было. Но кто сказал — что не будет? Может, через год я встречу другую…