- И шоб я видела тебя на одной ноге, а ты меня одним глазом! закричала она в лицо румыну. - Ирод проклятый!..
Румын отпрянул, закрыл руками лицо. Но тетка только плюнула ему под ноги и отвернулась.
И этот пленный в толстых желтых ботинках, и мощные баррикады, и мутные немытые окна домов, и листовки на афишных тумбах - все-все ежеминутно напоминало о том, что враг у порога.
Нечаев понял это, когда очутился в полутемном парадном, и ему грустно улыбнулась однорукая Венера, стоявшая в полукруглой нише. Там, где раньше был окурок, темнело пятнышко. Казалось, что у Венеры прокушена губа.
Нечаев знал здесь каждое цветное стеклышко. По этим отполированным руками людей дубовым перилам он любил съезжать в детстве. На первом этаже обычно пахло луком, на втором - жареными бычками, на третьем - ухой. Эти запахи были стойкими, крепкими. Теперь же на всех этажах пахло нежилью известкой и пылью. Дом был наполовину пуст.
Открыла Нечаеву соседка. "Петрусь!.." - Она бросилась ему на шею и долго, вздрагивая, всхлипывала под его рукой.
- Если бы твоя мама знала!..
- Где она? - спросил он.
- Уехала. Позавчера еще. Теперь все уезжают. Видишь, я одна в квартире осталась. А ты... Что же ты стоишь? Проходи...
Она завела его в свою комнатку, заставленную мебелью, которой хватило бы на три такие комнатки, и Нечаев протиснулся между буфетом и этажеркой к столу.
Стол был покрыт клеенкой. На нем стояли эмалированный чайник и кастрюля с остывшей пшенной кашей.
- Да ты садись. Я тебе все расскажу...
Она смахнула со стола хлебные крошки, достала из буфета банку прошлогоднего вишневого варенья, которое, как она помнила, он очень любил, положила на плетеную хлебницу свою черствую пайку и, усевшись напротив Нечаева, затараторила о себе, о его матери и сестренке ("Такая красавица, ты ее не узнаешь!.."), о жильцах из седьмой квартиры, которые сидят на чемоданах, о воздушных налетах - каждую ночь бомбят, проклятые, - а Нечаев, слушая, машинально ел варенье. Опоздал!.. Позавчера он бы еще застал своих. Но когда он подумал о том, что они уже в безопасности, у него отлегло от сердца.
- Я только-только вернулась с дежурства, - сказала соседка. - Тебе повезло. Я ведь редко ночую дома. Забегу на часок - и опять...
Тут он вспомнил, что она работает на телефонной станции. Оттого она и не уехала. Впрочем, детей-то у нее ведь нет.
- Правда, что наши не здадут Одессу?
- Правда, - сказал он.
- И я так думаю. Но твоим я сама посоветовала... Трудно им было. Мать в последние дни не смыкала глаза. Сам знаешь, какое у нее сердце. Мы условились, что если от тебя письмо прибудет, я его ей перешлю. В Баку. Там у вас какие-то родственники... Адрес она мне оставила.