Она права. У меня вырывается стон.
— Надо позвонить.
Я смотрю на часы. Уже половина седьмого. Отец еще не ушел на работу. Возможно, они завтракают на кухне или уже закончили и читают газету, пока пьют кофе.
Моя мать берет трубку на втором звонке.
— Алло?
— Доброе утро, мам.
— Элли! — говорит она родным мурлыкающим голосом. — Рада слышать тебя, милая.
О, мама. Постой. Я вздрагиваю, по крепче прижимая трубку к уху.
— Как папа?
— Хорош. Готовится пойти на работу.
— Хорошо.
— Что-то случилось?
— Ну... нет. Все в порядке. У меня просто есть кое-какие новости.
— В чем дело? — Я чувствую, что она присела. Может быть, на кухне? Я пытаюсь представить, как там все аккуратно и чисто. Все стоит на своих местах как и положено.
Я однозначно черная ворона в нашей семье. Дикая и свободная, готовая вот-вот вызвать негодование всей нации.
— Я тут встречаюсь кое с кем. И это серьезно.
— О! Ты..., — она замолкает. — Ты залетела?
Боже.
— Нет. Я не беременна, мам.
— Хорошо. Это хорошо. Хотя, знаешь, ты не становишься моложе с каждым годом. Но сначала заставь его выйти за тебя замуж.
— Да, мы еще не дошли до этой стадии.
— В любом случае, это впечатляет. Когда мы встретимся с ним?
Истеричный хохот клокочет у меня в горле.
— Вообще-то, ты уже можешь его увидеть.
Моя мать не очень часто обновляет страницу на Facebook. Думаю, что фотография встречи Гэвина с отцом во время его избирательной компании — это ее последняя фотография.
— Это кто-то из школы?
Я смотрю на телевизор. Ведущий готовится к интервью.
— Ты смотришь утренние новости?
— Я в другой комнате.
— Пойди и включи CTN.
— Зачем?
— Просто включи. Я буду на телефоне.
Она кричит моему отцу, и я слышу, как он переключает канал. Мой отец что-то бормочет о Гэвине, что он выглядит... я не уверена. Может, он пробормотал «слишком хорош для такого раннего утра». Он никогда не был его фанатом, как моя мать, хотя они оба голосовали за него.
— Мам, может, стоит отправь папу на работу.
— Ему еще рано идти на работу, милая.
Убейте меня прямо сейчас.
— Точно.
— Так за кем мы наблюдаем? Премьер-министр собирается что-то сообщить.
Я знаю. Он выглядит суровым, подбородок напряжен, пока он регулирует наушник, чтобы услышать интервьюера.
— Это он.
— Кто?
— С кем я встречаюсь.
Молчание — единственный ответ на другом конце линии. Хотела бы я, чтобы моя мать что-то сказала. Резонанс телевизора на стене Гевина и по телефону из гостиной моих родителей в Монреале выдает репортера, готового задать первый вопрос, первый вопрос всегда легкий.
— Господин Стронг, вчера в Вашингтоне вы вели переговоры о торговле. Вы публично говорили о необходимости отменить многие несуразные сделки, которые утвердил ваш предшественник. Вчера вы добились какого-нибудь прогресса в выполнении этого соглашения?