Подписываешь порой бог знает что! Спичечные коробки и паспорта, денежные купюры и фотокарточки. Вплоть до различных частей тела, даже, извиняюсь, на грани интимных. Однажды мне прислали по почте чей-то утерянный военный билет, в котором подпись комиссара странным образом заменял мой автограф. Впрочем, с весьма актуальным в этой ситуации пожеланием-предостережением: «Берегите себя!»
Что же касается крылатой фразы о задней части лошади, то у нее, извиняюсь за невольный каламбур, есть и оборотная сторона. «Не забиваешь ты — забивают тебе», — ведь так мы сами говорим во время репортажа. Телеведущий должен продолжать «забивать» — такая работа.
Еду в метро. Кстати, оцениваю московское как едва ли не лучшее в мире. При всей критике за эпизодическую духоту сравните его с лондонским или нью-йоркским. По чистоте наш метрополитен даст сто очков форы конкурентам. А уж о феерически коротких паузах между прибывающими поездами — вообще не говорю. Здесь иностранные туристы нам уже давно обзавидовались.
Короче, под землей мы лучшие. Другое дело — что там, наверху… Но мы же сейчас о метро говорим.
Так вот, еду. Потому что вовсю пользуюсь общественным транспортом. Чаще всего из моего Внуково отправляюсь на аэроэкспрессе (благо удостоверение участника боевых действий позволяет не платить за это полтысячи рублей) до Киевского вокзала. А оттуда — с одной пересадкой на ВДНХ, от которой до Останкино рукой подать. И никаких проблем с пробками. Очень советую.
Итак, еду в метро. Вдруг в ухо: «Ого, Виктор Гусев — и не на „Мерседесе“?!» Поворачиваюсь. Белозубая улыбка не менее чем тысяч на 10 долларов, массивные часы едва ли не самой дорогой фирмы, из-под атласной рубашки — золотой крест с какими-то умопомрачительными вкраплениями, ну и шуба — как памятник целому поколению норок.
Ответ невольному собеседнику в силу своей очевидности возникает сразу: «Так и вы тоже не на „Гелендвагене“!»
«Э-э-э, Виктор, большая разница! У меня ВРЕМЕННЫЕ трудности».
Что ж, с такой жизненной позицией, уверен, к настоящему времени у моего случайного попутчика уже все наладилось.
Мои главные болельщики — моя семья. Гранитную очевидность этого утверждения слегка подмывают воды сомнения некоторых ее членов в приоритетной роли спортивных зрелищ в жизни человечества. Еще помню, как попытка серьезной беседы с двумя дочками-школьницами была просто уничтожена фразой: «Папа, ну что ты с нами, как со всей страной, разговариваешь?» И все же — кто за меня, если не они, мои любимые?
…Кот был подобран на Тверской. На лестничной клетке, по соседству с квартирой Ирины и Сергея Стариковых. Со знаменитым хоккеистом мы тогда, в середине 90-х, отмечали его возвращение в Россию. Ира прилетела из Америки еще раньше — в 1993-м мы вместе принялись работать на проекте «ЦСКА — Русские пингвины», на три удивительных года по-партнерски объединившем армейский клуб с питтсбургскими «Пенгуинз» (у нас даже специалисты, побывавшие за океаном, почему-то упорно называют его «Пингвинз»). Вслед за женой прилетел и двукратный олимпийский чемпион.